В публицистике 1830-х и 40-х годов царствовал Риссер, с которым мы уже встречались и еще будем встречаться на пути борьбы за эмансипацию. Его боевой журнал «Der Jude» (1832—1833) был первым чисто политическим органом, но не коллективным, а единоличным творением самого Риссера. Настоящим основателем еврейской политической прессы был Людвиг Филиппсон (1811—1889), магдебургский раввин-проповедник, инициатор и участник реформистских соборов. В 1837 г. он начал издавать в Лейпциге еженедельник «Allgemeine Zeitung des Judentums», который в течение ряда десятилетий чутко отзывался на все вопросы еврейской жизни в Германии и других странах. С этим живым, боевым в свои юные годы, органом безуспешно соперничал франкфуртский еженедельник «Israelitische Annalen» Иоста, умеренный и вялый журнал, просуществовавший только три года (1839—1841). Даже более содержательный еженедельник «Der Orient», издававшийся Юлием Фюрстом в Лейпциге (1840—1851), не достиг популярности журнала Филиппсона, хотя превосходил его в смысле литературно-научной солидности (в журнале имелся особый научный отдел под названием «Literaturblatt des Orients»). В росте периодической печати сказалась усиленная пульсация общественности. На месте устарелого дессауского ежегодника «Суламит» (том I, § 34) выросла целая периодическая литература. Гейгеровский «Научный журнал» (выше, § 12) давал идейные лозунги сторонникам религиозных реформ, а франкелевский «Zeitschrift für die religiösen Interessen des Judentums» (1844—1846) служил органом умеренных прогрессистов. Издававшийся В. Фрейнлом в Бреславле радикальный журнал для борьбы за еврейскую эмансипацию «Zur Judenfrage in Deutschland» (1843—1844) боролся одновременно и за религиозную реформу. Самым радикальным органом реформистов был журнал саксен-веймарского раввина Менделя Гесса «Der Israelite des XIX. Jahrhunderts» (1839—1848), где деятельным сотрудником был С. Гольдгейм. Только периодической литературе на еврейском языке не суждено было воскреснуть после старого «Меасефа». Попытка Иоста и Крейценаха возродить его в виде ежемесячника «Цион» (1841—1842) не имела успеха: после двух лет журнал прекратился за недостатком читателей. Национальный язык стал недоступен новому поколению, прошедшему через немецкую школу. Изгнанная из Германии, обновленная литература на древнем языке нашла себе приют в Австрии и России, двух больших центрах национального еврейства.
§ 15. Вне стоящие (Берне и Гейне, Маркс и Шталь)
От сближения еврейской культуры с немецкою обогатилось еврейское творчество, от их слияния — немецкое. Там, где ассимиляция доходила до своего логического конца, это культурное смешение давало часто пышные плоды — на почве немецкой, а не еврейской литературы. Дивную силу проявил раствор еврейской мысли в европейской. Если к началу XIX века культурная амальгама дала Германии только трех литературно-салонных героинь — Генриету Герц, Доротею Мендельсон и Рахиль Левин, то вторая четверть века выдвинула трех крупных творцов — Берне, Гейне и юного Маркса, которые также силою роковых обстоятельств очутились вне еврейства.
Апостол политической свободы, Людвиг Берне (1786—1837) переживал свой личный кризис в критический для Европы 1815 год. Тридцать лет жизни были уже позади: детство Лейба Баруха (еврейское имя Берне) во мраке Еврейской улицы Франкфурта, недолгое пребывание студента в берлинском доме Генриеты Герц, фабрике новых «иудео-христиан», и мимолетная любовь зеленого юноши к этой царице салонов; учебные годы в разных университетах Германии и гул наполеоновского шествия, возвещавший евреям свободу. Франкфуртское «купленное равноправие» 1811 года принесло молодому юристу «карьеру»: должность полицейского делопроизводителя (Polizeiaktuar) в родном городе, а избавление Германии от французов отняло у него, как еврея, эту «государственную» должность. В годы освободительной войны Берне пережил, подобно многим, тогдашнюю патриотическою горячку, но скоро отрезвился. Торжество реакционной политики «христианско-немецкого государства», в связи с юдофобской вакханалией Рюса и компании, зажгло в душе Берне революционный огонь. Сын еврейского ходатая на Венском конгрессе, Якова Баруха, он мог в родном городе следить за перипетиями борьбы франкфуртского сената с евреями, и еще в 1816 г. сам писал докладную записку Бундестагу с жалобою на сенат. В это время он уже проникся убеждением, что лучше апеллировать к народам, чем к правителям. Он стал литературным вождем освободительной армии, призванной избавить немецкий народ от ига «36 тиранов Германии». Его остро отточенный литературный меч беспощадно разил германских «филистимлян»; но не под еврейским знаменем выступал публицист-боец. Он был убежден, что еврейский вопрос есть лишь частность общегерманского политического вопроса: «Чтобы помочь евреям, — писал он, — нужно связать их дело с общими требованиями права и свободы». Сам Берне внутренне уже слился с германской нацией, и скоро ему пришлось сделать последний, официальный шаг по пути слияния: он принял лютеранство (1818). Берне смел с арены борьбы свое еврейство, чтобы оно не мешало ему выступить в бой за свободу Германии в качестве нестоящего немца; но он ошибся в расчете. И события, и люди напоминали беглецу о лагере, который он покинул.