Хотя равноправие евреев не было завоевано революцией 1905 года, экономическое положение их значительно улучшилось в годы, предшествовавшие мировой войне. Это объяснялось общим экономическим подъемом в России и ролью евреев в развитии русской индустрии. В польско-литовских провинциях оживилась в это время текстильная индустрия, центрами которой были Лодзь, Белосток и Варшава; евреи здесь принимали деятельное участие не только как предприниматели или рабочие, но еще больше как посредники по сбыту фабрикатов по всей России через целую армию коммивояжеров. Значительно выросли и домашняя индустрия, и ремесло, все более принимая формы фабричного производства. Расширенная свобода хозяйственных союзов дала евреям в руки сильное орудие в борьбе за существование: возникла целая сеть кредитных обществ и кооперативов, которые поддерживали торговцев и ремесленников дешевым кредитом и доставкою орудий производства. Вообще, русское еврейство находилось на пути к хозяйственному оздоровлению, что в связи с его культурным и политическим ростом предвещало более отрадное будущее. Но еще прежде, чем мировая война и ее последствия разрушили эту надежду, ее старались разрушить недобрые соседи в русской Польше.
Здесь в это время властвовала партия «Народовых демократов» (псевдоним феодально-буржуазных шовинистов). Представители ее в Государственной Думе (фракция Дмовского) примыкали в еврейском вопросе к самым ярым юдофобам из русских правых партий. Эти ультрапатриоты с ужасом смотрели на рост еврейства в Варшаве и других польских центрах. Их пугал приток литовских евреев в эти промышленные центры, а лозунг «национальных прав» в устах еврейских политиков казался им дерзким сепаратизмом. Против «Литваков» выдвигалось двоякое обвинение; они русифицируют Польшу, говорят на улицах Варшавы и Лодзи по-русски, а с другой стороны, создают там «вторую Иудею», ибо выступают как сплоченная нация, имеют свою прессу и театр на народном языке и германизируют Польшу своим жаргоном. Главная же цель польских народовцев заключалась в вытеснении евреев из всех отраслей хозяйственной жизни, как это делалось «всепольскими» политиками в Галиции. Послышались призывы: «Не покупайте у евреев!», «Свой к своему!» — и бойкот еврейской торговли проводился как патриотический акт.
Против еврейского национального движения выступали также прогрессивные элементы польского общества. В 1909 году «Польский прогрессивный союз», к которому примкнули и евреи-ассимиляторы, опубликовал следующую резолюцию: «Союз признает евреев не отдельной нацией, а лишь племенно-вероисповедной группой без развитого национального самосознания (?), для которой единственным способом выйти из гетто и получить фактическое равноправие является политическая и культурная ассимиляция. Жаргон не может считаться национальным языком. Ополяченных евреев мы считаем собратьями, евреев обособляющихся — элементом чуждым, а в известных случаях и враждебным». На этот вызов отвечала декларация еврейских националистов и сионистов: «Мы энергично протестуем против обвинения евреев во враждебности к польскому народу. Еврейский национализм по преимуществу культурный и никаких агрессивных стремлений не имеет. Признание гражданских и национально-культурных прав еврейского народа может создать из евреев сотрудников полякам в работе над мирным развитием Польши». Поляки оказались глухи к этим доводам. После кампании экономического бойкота, проведенной в 1909-1910 гг., разгорелась чисто политическая борьба на почве выборов в четвертую Государственную Думу (1912). В Варшаве, где еврейская община выросла до 200 000 человек, еврейские выборщики могли послать в Думу депутата из своей среды, но, уступая болезненному национальному чувству поляков, желавших послать от своей столицы непременно своего, они согласились голосовать за польского кандидата с одним условием: чтобы он не был антисемитом. Несмотря на этот акт великодушия со стороны евреев, польский избирательный комитет выставил кандидата-антисемита из национал-демократов, Кухаржевского. Евреи после этого имели нравственное право выбрать своего кандидата, но они снова проявили уступчивость и решили избрать поляка-социалиста, ибо только в рядах социалистической партии можно было отыскать человека, не зараженного антисемитизмом. Избранным оказался польский рабочий Ягелло. Это вызвало взрыв негодования в высшем польском обществе, оскорбленном вмешательством евреев в «национальные выборы». Усилилась злобная травля евреев, которых в прессе и на улицах называли Бейлисами, намекая на тогдашний ритуальный процесс в Киеве. Экономический бойкот проводился с небывалым ожесточением. Эпидемия юдофобии принимала все более опасные формы, и к началу войны почти все буржуазное польское общество, от клерикалов до «прогрессивных антисемитов» (известные писатели Свентоховский, Немоевский и др.), стояло в полном вооружении против еврейского народа. Из этого лагеря шел боевой клич: «Не может быть двух наций над Вислой!» — смертный приговор двум миллионам евреев, дерзавшим считать себя частью еврейской, а не польской нации. Этот юдофобский яд просочился в начале мировой войны на русско-польский фронт и причинил евреям неисчислимые бедствия.
§ 48 Сионизм и территориализм
В центре национального движения в странах еврейской концентрации, России и Австрии, все еще стоял сионизм, который многим казался единственным радикальным способом разрешения еврейской проблемы. Сионизму удалось преодолеть кризис внутри партии, наступивший еще перед смертью Герцля. Спор между палестинцами и угандистами на шестом конгрессе в Базеле (выше, § 35) завершился на следующем Базельском конгрессе (июль 1905 г.) выделением группы «территориалистов» в особую партию. В России тогда бушевала буря революции, и перед глазами измученного народа попеременно мелькали то огоньки близкой свободы, то страшные тени контрреволюционных погромов. А в это время в мирном Базеле решался вопрос: можно ли изменить идеалу Сиона, чтобы оказать скорую помощь массе, охваченной паническим бегством из России, и приискать для странников тихую гавань где-нибудь вне Палестины, недоступной для большой иммиграции? Палестинизм и территориализм, некогда боровшиеся в умах Пинскера и Герцля, столкнулись здесь на практической арене и затем разошлись в разные стороны. Группа делегатов конгресса с Израилем Зантвилем во главе решила, что всякая свободная территория, предоставленная евреям на правах самоуправления в любой из английских колоний, могла бы стать для народа второй Палестиной. То был «сионизм без Сиона», как иронически говорили противники, «Ционе Цион». Большинство конгресса не могло решиться на такую коренную ревизию партийной программы и приняло следующую резолюцию: «Сионистическая организация непоколебимо придерживается основного принципа Базельской программы о создании законом обеспеченного приюта для евреев в Палестине». Колонизацию Палестины решено было вести пока в скромных размерах, откладывая массовое заселение до момента получения официальной концессии, или «чартера», к чему должны быть направлены усилия центрального комитета партии. Председателем комитета был избран энергичный сподвижник покойного Герцля, кельнский коммерсант Давид Вольфсон, выдвинувшийся в деле управления финансовыми органами партии. В связи с этим сионистская экзекутива переместилась из Вены в Кельн. Пришлось вернуться к системе «малой колонизации». Конгресс сионистов в Гааге (август 1907 г.) постановил учредить общество для скупки и парцелляции земель в Палестине (Palestine Land Development
Company). Пытались возобновить переговоры о «чартере» с турецким правительством, но безуспешно.
Надежды сионистов воскресли в 1908 году, после июльского переворота в Константинополе, превратившего Турцию в конституционную страну. Всем казалось, что с либеральным правительством младотурок можно будет скорее сговориться относительно свободной колонизации Палестины, чем с деспотом Абдул-Гамидом. Но эти надежды не оправдались. Строители новой Турции оказались ярыми нейтралистами, противниками арабской и всякой иной автономии подвластных наций. Младотурки боялись сионизма, как движения, направленного к созданию еврейского автономного центра в Палестине, и предлагали евреям селиться в других провинциях Оттоманской империи рассеянными группами, которые могли бы быстро ассимилироваться с турецким населением. Наступило тяжелое разочарование, и вождь партии Нордау выразил это чувство в своей речи на девятом конгрессе сионистов (в Гамбурге, декабрь 1909 г.): «Мы хотим составить национальность в оттоманском государственном союзе, мы требуем во всяком случае признания нашей национальности, а нам говорят: приезжайте к нам в Турцию, мы расселим вас по всем провинциям государства, но именно в Палестину мы вас не пустим. По отношению к таким взглядам наша гордость, наше самоуважение повелевают нам указать на Базельскую программу. Здесь компромисс недопустим. Если мы хотим идти в Турцию, то для того, чтобы быть палестинскими евреями, а не стать турками где-нибудь в Македонии или Малой Азии. Если бы мы хотели ассимилироваться, то могли бы это сделать ближе и дешевле там, где мы находимся, не тратясь на путевые издержи». Конгресс шумно аплодировал оратору, выразившему оскорбленное чувство национального достоинства, но мало радости было в этих овациях.