«Значит, они сговорились заранее», — подумал Ион Кирилэ, и ему стало обидно, точно кто-то ударил его по щеке.
Потом Янош Сабо снова говорил о справедливости, о братстве, о судьбе людей их села, но Ион больше не слушал. Он не понимал, отчего они там ссорятся, отчего одни говорят о нем участливо и доброжелательно, а другие кричат, чтобы его не принимали, кричат так громко, что минутами ничего нельзя разобрать. Для него было ясно, что не все простили его и что забыть об убийстве — никто не забыл. Теперь он знал: в колсельхоз его не примут и надо уезжать без Марики. Но он знал также, что не уедет далеко, что даже не переправится через Муреш, а бросится в него, навязав на шею камень. У него мелькнула мысль: «Почему молчит Джену? — Он знает, что будет говорить впустую». И Ион спокойно ждал, пока все кончится. Теперь, казалось, он примирился со всем происходящим и убедил себя, что так оно и должно быть и ничего тут не поделаешь.
Внезапно поднялась такая суматоха, что Ион очнулся от своих дум. Все кричали, ничего уже нельзя было разобрать, и Константин за столом тщетно взывал: «Тише! Успокойтесь!» Люди не хотели успокоиться. Одни все время вскакивали, гневно выкрикивая: «Не хотим!» и постоянно повторяя: «Убийца!»
Но вскакивали и другие и орали:
«Человек искупил свой грех!»
И вдруг Иона Кирилэ пронизала мысль, что он снова находится перед судом: одни его обвиняют, другие защищают, и никогда уже не будет ему покоя, ибо и впредь придется каждую секунду отвечать на страшный вопрос: «Почему ты убил Альберта?»
И этот оглушительный шум раздавался не в четырех стенах зала, а в его собственном сердце, и, когда он уже ясно услышал, что в зале стихло, он не поверил этому, ибо все еще слышал гул где-то в недрах своего существа, гул, который не может утихнуть.
В его уме мелькнуло: «А Марика? Она молчит? Она не защищает меня? Ведь из-за нее…» И он начал лихорадочно искать ее глазами в зале, поворачиваясь во все стороны и не обращая внимания на то, что творилось вокруг.
— Куда ты все смотришь, Ион? — спросила сидевшая рядом мать, вся дрожа от волнения.
— Ты не видела Марику?
— Нет, дорогой, она не пришла.
— Не пришла? Быть не может. Верно, она где-нибудь здесь.
— Нет, милый. Я тоже искала ее. Она не пришла.
— Почему?
— Кто ее знает? Может, нельзя было оставить детишек.
— Я знаю, отчего она не пришла. — И Ион Кирилэ затих. Потом он услышал, как дядюшка Захария говорит какому-то парню, которого Ион не знал:
— А ты чего хочешь, Женё? Постыдился бы, ведь ты утемист. Должен был бы хорошенько поразмыслить.
Тот, не отвечая, уставился в землю… Константин объявил:
— Голосуем, товарищи! Кто за?
Ион увидел, что люди поднимают руки. Их было много. Он не понял, почему они тянут вверх руки, и увидел, что и этот Женё, сидевший рядом с дядюшкой Захарией, поднял руку, но нехотя, и тут же опустил ее, словно обжегся.
— Кто против? — еще раз спросил Константин и, пересчитав, добавил: — Четырнадцать. Кто воздержался?.. Так…
И торжественно объявил:
— Семьдесят один голос за, четырнадцать против, двадцать девять воздержались. Товарищ Ион Кирилэ принят в колсельхоз. Переходим ко второму вопросу повестки дня. Доклад сделает товарищ Еуджен Пэдурян. Слово предоставляется товарищу Пэдуряну.
В эту минуту вскочил Пети Ковач. От злости он не мог выговорить ни слова, только скрежетал зубами и грозил кому-то кулаком.
Все молча глядели на него. Глядел и Ион, недоумевая, кому Пети грозит кулаком, И весь похолодел, когда понял.
— Ты что, Пети? — спросил, вставая, Константин Кирилэ. Он тоже был взбешен, весь дрожал и, чтобы не потерять самообладания, вцепился руками в край стола.
— Вы сговорились! — заорал Пети. — И ты, Гьюри… Предатель! Предал свою семью… Забыл, что тебя зовут Ковач!..
И он бросился к двери, расталкивая стоявших на его пути людей, все еще сжимая кулаки и невнятно что-то бормоча. Вслед за ним вышел Гьюри Ковач, и вскоре все услышали, как они яростно ссорились и ругались во дворе. Люди в зале молчали, и нельзя было догадаться, о чем они думают.
Гьюри Ковач вернулся не скоро, но он вел за собой Пети. У обоих были взволнованные, лица. Сразу видно было, что они не помирились, что пройдет еще немало времени и они еще не раз обменяются резкими словами, прежде чем возродится их старая дружба, Но Ион так и не узнал, о чем они кричали там, во дворе, да и не интересовался этим. Ему все стало так безразлично, что не было дела даже до самого себя. Если бы Пети бросился на него с ножом, он, не обороняясь, со вздохом облегчения, дал бы себя убить. Но Пети не бросился на него, а сел на свое место и уставился в пол. И еще много лет, встретив Иона на дороге, Пети далеко обходил его, сворачивая на другую улицу или, вернувшись назад, поспешно удалялся. Но Ион был убежден, что иначе и быть не может, как бы сильно ни изменились люди за эти десять лет.