В этот миг снова раздалось загадочное гудение советского фронта. Мы остановились на краю поля: спускаться к пулемету в ложбину оказалось уже ненужным. Приглушенный рокот, наполнявший долину, теперь слышался отовсюду. Преследовавшая меня несколько ночей подряд тревога охватила остальных. Глухой грохот моторов теперь казался совсем близким, поднимался от земли и разносился во все стороны.
Здесь на краю поля и застал нас возвращавшийся Нана. В одной руке он по-прежнему держал автомат, а в другой семь или восемь немецких фляг, оплетенных пробковой корой, связанных в одну гроздь. Видно было, что он поднялся к нам в гору бегом: дышал тяжело, прерывисто. Мокрое лицо было хмуро. Из-под сердито сдвинутых бровей глаза смотрели затуманившимся взглядом. Он был то суетлив, то задумчив и молчалив, как никогда.
Протягивая Чоче флягу, он пробурчал:
— Тебя уж не стоило бы поить…
Вместе с нами он стал прислушиваться к советскому фронту. Лицо его будто посветлело, преображенное какой-то одному ему известной мыслью. Вскоре и эта ночная жизнь замерла. Гудение постепенно гасло, подобно удаляющейся волне или буре. Фронт лежал, опять окутанный мраком и безмолвием.
— Полночь, — прошептал Пынзару, беспокойно посмотрев на нас. — Наверное, на рассвете начнется! — добавил он с нескрываемой тревогой.
Мы замолчали. Не задерживаясь дольше, мы вернулись в окопы. Нана спустился в ложбину сменить Жерку.
Почти все спали, когда пулемет Наны вдруг застрочил его любимую плясовую. Как и прошлый раз, ему вторили бешено стрелявшие немецкие пулеметы. Ясно было, что немцев страшно злит безмолвие фронта. Они потеряли терпение. Глубокое, длительное молчание русских сводило их с ума. Немцы не жалели снарядов. Они могли выбросить их сотни и тысячи ради одного ружейного выстрела русских. Но в эту ночь, как и в предыдущие, над черным небом неприятельских позиций не вспыхнуло ни огонька.
Неудержимая пальба немецких орудий не помешала мне заснуть. Как только усиливался обстрел, я вздрагивал…
Меня разбудил громкий шорох кукурузы. Я открыл глаза. Вдруг я услыхал легкие шаги людей, незаметно пробиравшихся в кукурузе, и мне стало страшно. Шуршание сухих листьев и шаги приближались. Мне почудилось, что ожило все поле, что по нему ползут тысячи человек…
«Все! Началось! — мелькнуло в голове. — Идут русские!»
Я схватил лежавший рядом автомат, разбудил всех остальных. Растерянные, еще не проснувшиеся как следует, мы поползли по одному, с оружием в руках, к краю кукурузного поля.
Прошло немного времени, и мы догадались, что ошиблись.
Шум шагов раздавался с другой стороны, где-то за нами. Мы остановились в ожидании, держа оружие наготове. Идущих мы подпустили ближе. Их было двое. Когда они находились в семи-восьми шагах от нас, я узнал командира взвода, унтер-офицера — бывшего студента, и его связного. Я вскочил и стал докладывать по всем правилам, приложив к стальной каске руку.
Командир взвода недовольно прервал меня и сел рядом с нами. Говорил неторопливо то об одном, то о другом, расспрашивал о ночном движении русских, о котором ему было известно, затем попросил воды напиться. Пынзару протянул ему одну из немецких фляг, которую достал Нана, Он начал было пить, но вдруг передумал и быстро поднял флягу к слабому звездному свету. Долго смотрел на нее и только потом приложился к ней губами. Напившись, он еще раз посмотрел на флягу и наконец спросил:
— Откуда она у вас?
Я ему показал еще несколько таких же фляг.
— Капрал Нана принес, — добавил я быстро, — не знаю откуда!
Своим бойцам я сделал знак, чтобы они молчали. Я боялся, как бы они не проболтались о случае с колодцем. Взводный выпил воды, опять осмотрел флягу, потом медленно возвратил ее Пынзару. Он молча осматривал фляги, пристегнутые к нашим поясам. Меня беспокоило его молчание. Я посмотрел на него в упор, пытаясь угадать его мысли.
— Значит, Нана принес вам воды? — пробормотал он таким тоном, что не трудно было догадаться, какие мысли тревожили его в эту минуту.
— Да, Нана! — подтвердил я растерянно.
Наш разговор на том и кончился. Он протянул нам пачку сигарет, потом дал прикурить, поднося зажигалку то одному, то другому.
Он подносил совсем близко к нашим лицам пламя зажигалки и долго всматривался каждому в глаза. Тогда я понял, что взводный неспроста заглянул к нам, что он что-то скрывает и боится поделиться с нами. Он закурил и, пока не погасли все сигареты, все о чем-то размышлял, не проронив ни слова…
Уходя, он взял меня за локоть. Мы дошли до самого края поля. Связного он послал вперед, а мы уселись в кукурузе.