Жерка сорвался с места и исчез в ложбине. Я пошел вслед за ним и остановился на краю поля, поджидая Нану, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. «У него остается только один шанс, — подумалось мне, — скрыться! Пока можно будет его спрятать в кукурузе. Ночью он должен перебраться через линию фронта в ближние горы!» Но я знал, до чего упрям Нана. Чего доброго, он откажется от такого совета. Останется и докажет, что не боится продажных псов из военного трибунала и гитлеровских гадов! Передо мною еще мучительнее прежнего возникла жестокая картина казни: винтовки, взятые на прицел и направленные в сторону Наны, бесстрашного, стоящего с дерзко вскинутой головой.
В ложбине в сгущавшемся мраке все явственнее выступала чья-то тень. Она быстро поднялась в гору, пробежала через поле. Я вышел ей навстречу и позвал:
— Нана, Нана! Сюда!
Однако отозвался не Нана, а Жерка Константин. Он оглядывался назад со страхом, как будто только что вырвался из чьих-то рук.
— Ну что? — спросил я нетерпеливо.
— Нана сбежал, господин сержант, — доложил он задыхаясь. — Он убежал к русским, — добавил он, еле переводя дыхание.
Его слова поразили меня как гром. Обессиленные, мы долго не могли подняться с места, мысли путались у нас в голове. Молча смотрели мы в темную даль советского фронта, где бесследно исчез Нана.
Я даже не осмеливался думать об этом самом надежном пути к спасению.
Не медля больше ни минуты, я отдал Жерке приказ перевести пулемет со старого места на край поля, где находилась боевая позиция отделения. Оставшихся солдат я расположил вокруг пулемета в укрытиях. Всю ночь мы не смыкали глаз, прислушиваясь к малейшему шороху в темноте. Для всех остальных бегство Наны было неожиданностью: никто не знал, что он расправился с немцами на колодце. Один только Жерка осуждал его, бранясь время от времени. Молчание остальных показывало, что в глубине души они рады за Нану. Чоча, по обыкновению не отдававший отчета в своих словах, недолго думая похвалил его:
— Молодец Нана!
— Говорят, — робко проронил Кэлин, — что добровольно перешедшим линию фронта русских ничто не угрожает!
— И если просто так попадешься, все равно тебе ничего не будет, — выпалил Пынзару. — Мне рассказывали об одном солдате, который вернулся оттуда!
Тут Жерка зло рассмеялся.
— «Мне рассказывали», — передразнил он Пынзару. — Знаем мы этих большевиков… Им ничего не стоит шкуру с тебя содрать!
Смущенные, все замолчали.
— Ерунда! — прервал молчание Чоча. — Все это ложь! Что, у них нет своего бога, что ли?
Нам было нечего ответить. Еще не было полной уверенности. И опять наш робкий Кэлин негромко спросил Пынзару, боясь нарушить тишину:
— А что тот говорил? Как он спасся? Бежал?
— Да нет, — возразил Пынзару. — Зачем было ему бежать? Сами отпустили его. Послушай только! — Пынзару вылез из укрытия, подполз поближе к пулемету. — Вот как дело было, — начал он. — Тот солдат попал в плен не один, во время нашей атаки. Их продержали сутки в тылу на какой-то станции. Когда их грузили на поезд для отправки в лагерь, Бицэ — так звали нашего парня — вышел из строя и бросился в ноги советскому офицеру. «Так и так, — жаловался он. — Семейный я. У меня пятеро ребятишек, и все малолетние. Если я умру, и они помрут, им не на что будет жить; я бедняк, у меня ни кола ни двора». Советский офицер пожалел его и тут же приказал оставить его, то есть не отправлять в лагерь. Через несколько дней вызвал его к себе. Сели за стол, офицер угостил его водкой, предложил закусить хлебом, ветчиной, потом протянул папиросы. Вот тебе и пленный! Разговор у них был самый обыкновенный: какое хозяйство, как дети, как живется крестьянину? Одним словом, все про его жизнь. Про фронт ничего не спрашивал. Только потом он ему сказал: «Напрасно назад проситесь! Мы все равно разобьем немцев, разве не жаль вам с жизнью расставаться?.. Неужели вам охота умирать ради немцев?» — «Понятно, нет, — сознался Бицэ: ведь ему некого было бояться. — Будь у меня на то сила, я бы всем им глотку перегрыз». — «Зачем же вам тогда возвращаться? — удивился офицер. — Разве вам все еще не надоел фронт?» Бицэ нечего было сказать, он опустил голову, обхватил ее руками. «Здесь вам обеспечена жизнь», — опять говорит офицер. «Какая уж там жизнь? — буркнул ему Бицэ. — Знаем мы какая!» — «Что вы знаете?» — ласково говорит офицер. Бицэ хотел сказать, что других-то пленных угнали на казнь. Да побоялся. А под конец не вытерпел и выговорил свою мысль. «Вот оно что!» — покачал головой офицер и задумался. Пока Бицэ угощался, боясь даже оглянуться, офицер молчал и только курил папиросу за папиросой. Его лицо все больше мрачнело, пока не стало совсем серым, землистым. Наконец он поднялся и начал ходить вокруг стола не спеша, твердыми шагами. Бицэ как сидел на стуле, глядя на него, так и окаменел. От страха совсем перестал дышать. Офицер остановился, дружески похлопал его по плечу и спросил: «Нет ли у вас знакомых среди военнопленных, которых мы отправили в тыл?» — «Конечно есть, — сразу успокоившись, ответил Бицэ. — Мы же всей ротой попались в плен». — «Так, — обрадовался офицер. — Хорошо! Очень хорошо!..» Затем открыл дверь и позвал бойца. «Вот товарищ Бицэ», — сказал он ему… Вы слышите, — подчеркнул Пынзару, — он так и сказал — «товарищ Бицэ». «Так вот, — приказал офицер, — отведите его в такой-то лагерь… Поживите там денька два-три и возвращайтесь… Если что… догоните!..» Офицер тут же дал предписание, приказал им готовиться в путь назавтра…