Теперь нам предстояло подняться к русским траншеям, расположенным на гребне холма. Но едва мы успели продвинуться на несколько метров, как воздух наполнился раскатами страшного грохота. На только что оставленный нами холм, где находились румынские и немецкие позиции, обрушилась лавина огня и железа. На месте падающих снарядов вздымались ввысь мощные огненные фонтаны, их пламя рассеяло темноту. Над нами молниями сверкали тысячи снарядов, вылетавших из пушек, минометов, «катюш». Трещали пулеметы, частым светящимся дождем закрывая от нас немецкие окопы. Все ближе раздавались урчание моторов и лязг гусениц. Охваченные смертельным ужасом, мы припали всем телом к земле, не дыша, ни о чем не думая.
Услышав раскатистое «ура», мы очнулись и приподнялись. Мимо нас пронеслись одна за другой цепи советской пехоты, мчались танки с красными звездами на башнях, мощные, всесокрушающие. За ними шли все новые, бесконечные ряды советских бойцов. Шли, не обращая на нас внимания. Мы в недоумении провожали их взглядом, не понимая, что происходит. Мы чувствовали, как все пережитое нами безвозвратно уносится в бездну. А в душе, потрясенной до глубины, боролись страх и надежда…
Перевод с румынского И. Меликсона.
ПОСЛЕДНЯЯ АТАКА
(Рассказ офицера запаса)
Стемнело, а мы все шли. Ночь застигла нас на дороге, обсаженной высокими деревьями, на которых еще не распустились почки. Покинув старые позиции, мы спешили к передовой и за четырнадцать часов непрерывного марша сделали лишь несколько полагавшихся по уставу привалов. Последние километры мы едва волочили ноги, выбиваясь из сил. До села, где предстояло отдыхать, добрались все же раньше полуночи. Остановились на окраине и расположились на ночлег тут же в саду. Для отдыха нам оставалось лишь несколько часов; еще до рассвета мы должны были принять бой, сменив части, которые понесли еще большие потери, чем мы, на этом участке фронта.
Немногие охотники поспать устроились прямо на холодной земле, подложив под голову вещевые мешки или просто винтовки и укрывшись плащ-палаткой. Большая же часть солдат сгрудилась под деревьями; накинув на плечо шинели, они сидели и жадно затягивались в кулак цигарками. Весь сад сразу наполнился неясным, непрерывным гудением. Временами его нарушал приглушенный смех или краткие выкрики сквозь стиснутые зубы. А из дальнего уголка сада несмело, протяжно зазвучала нежная песня о весне, о плуге, который жаждал страдной поры, чтобы, врезавшись в землю, вновь засверкал его ржавый лемех.
Меня озадачило беспокойство солдат. Забыв о страшной усталости, я подошел к ним и стал прислушиваться к их разговору. Неторопливо вспоминали о доме и своих делах, рассказывали о женах и детях. Рядом молодой парень, расчувствовавшись от разговоров, от чего-то отмахивался руками, хохоча до слез:
— Ох, братцы!.. лучше бы замолчали, бросили бы об этом… хватит!
Тут он встал, обхватил голову руками и, охая, убежал в глубь сада.
Я заглянул в тот дальний угол, откуда раздавалась песня. На самом краю сада, где начиналось поле, прислонившись к дереву, сидел одинокий солдат. Опершись о ружье, не шевелясь, он пел свою грустную, мечтательную песню.
Смутное, тревожное чувство вызвал у меня этот обход. Почему? Я восстанавливал в памяти только что проделанный переход. Когда в сумерках мы проходили через одну деревню, с одного конца колонны до другого прокатился слух: «Война кончилась! Мир!..» Стало известно, что немцы разгромлены в самом сердце Германии — Берлине, что алые знамена Советской Армии, прошедшие путь от Сталинграда до Эльбы, вот уже несколько дней победоносно развеваются над рейхстагом. Известие наполнило неожиданной радостью сердца людей. Не будь они около самой линии фронта, они тут же разошлись бы с криками и песнями. Пришлось несколько раз повторять приказ о соблюдении тишины при переходах. Весь остаток пути слышалось только мерное позвякивание солдатских лопаток и котелков. Теперь, на отдыхе, перед боем люди оживленно говорили о мире.
Прислонясь невдалеке к стволу дерева, я следил за далекими вспышками ракет, за полетом трассирующих пуль, вспыхивавших молниями над линией фронта. Воздух над нами изредка шипел от проносившихся мин. Грохот взрывов разгонял сон в окрестных деревнях. Ночь была светлая, но сырая и холодная, как обычно в весеннюю пору в Моравии. Легкий ветерок доносил из долины терпкий аромат пробуждавшейся природы, раскачивая ветви деревьев с набухшими, душистыми почками.