— Ну, нет, — возражает Калар, — такой головы, как твоя, я не согласен лишаться. Хорошо, что хоть вовремя ты опомнился-то. Ну, а в остальном положись на меня. Пойдем к народу.
И он решительно шагает к выходу. Встает на кучу обрезков, подзывает к себе рабочих. Открывает собрание. Говорит все, что положено в начале всякого собрания, а затем переходит к существу дела: дает оценку усовершенствованию.
— Должен сообщить вам, — повышает он голос, — что Петер Кеше только что опроверг слух, будто он является автором усовершенствования. На деле он только помогал его осуществить. Главный виновник, — указывает он на толпу примолкших рабочих, — Дежё Балинт. Но и не он один, а все рабочие механического цеха. Потому что каждый из них не давал покоя ни себе, ни другим, пока не получилось это блестящее новшество. А самая большая заслуга принадлежит нашей партии, завоевавшей свободу и возможность творить для наших рабочих новаторов и изобретателей.
Слова его потонули в буре аплодисментов. Шандор Калар говорил еще минут пять, но Петер больше ничего не понимал. Он стоял у раскрытой двери механического цеха, мрачный, с понуренной головой, и не мог дождаться, когда закончится собрание. И вдруг он увидел перед собой Дежё Балинта, протягивавшего ему руку. Весело подошли и другие его товарищи по работе и дружки. Жмут руки. Они говорят ему что-то хорошее, приятное, но шумливее всех Йошка Эдед: он проталкивается вперед, оттирая остальных, берет Кеше за руку и радостно кричит:
— Ты хороший, славный парень, Петер! Поверь мне: то, что ты сейчас сделал, равносильно победе Балинта!
Перевод с венгерского Г. Лейбутина.
ПОГОВОРИЛ НЕМНОГО — И ВСЕ
На каждую улицу уходило по двое. И каждый агитатор старался выбрать себе в напарники товарища пограмотнее, умеющего красиво говорить. А Гебефюги, присланный на работу агитатора окружным комитетом борьбы за мир, стоял и скромно ждал: кто пригласит его с собой, сочтет его достойным ходить вместе из дома в дом и агитировать людей? Но никто так и не выбрал его, никто не предложил: «Пойдемте вместе, товарищ Гебефюги». Разумеется, Гебефюги мог и сам сказать кому-нибудь из агитаторов: «Пойдемте вместе», — но не сделал этого сознательно. Вот и сейчас все мало-помалу разбрелись по убеленным первым снегом улицам, а ему так никого и не досталось, с кем бы он мог отправиться агитировать за кандидатов в народный совет. Заведующая агитпунктом тоже не знала, что ей с ним делать. Знала она Гебефюги хорошо, по крайней мере ей казалось, что она знает его. Гебефюги аккуратно являлся всякий раз, когда его приглашали. Он никогда не опаздывал. Если ему что-нибудь поручали, он выполнял задание добросовестно, но выступал на собраниях редко, немногословно и чаще сам задавал вопросы.
Поэтому с ним не считались, не зная, что делать с таким агитатором, который только умеет спрашивать. Вот почему и на этот раз он остался в одиночестве. И пришлось ему снова спрашивать, поскольку его никто не позвал:
— А мне какая улица достанется, товарищ?
— Улиц-то много, но вы, товарищ, подождите. Может быть, подойдет еще кто-нибудь из агитаторов. Все же лучше, когда по двое ходят.
— Думаете, одному мне не справиться?
Заведующая агитпунктом не хотела обижать этого преданного делу человека. На деревообделочном заводе о нем отзываются как об очень хорошем рабочем. Поэтому она, посмотрев список входивших в ее участок улиц, выбрала самую короткую: «Чем меньше улица, тем меньше будет хлопот, если Гебефюги вдруг вздумает молоть чепуху». Итак, она выделила Гебефюги улицу Максима Ковача, где проживало всего двадцать семейств, да и то с тайной мыслью: при случае послать по тем же квартирам еще одного агитатора, чтобы тот загладил все, что, возможно, напортит Гебефюги. Гебефюги торопливо схватил шляпу.
— А вы знаете, что нужно объявить избирателям? — крикнула вдогонку ему заведующая.
— Знаю. Вечером в шесть часов собрание по выдвижению кандидатов в депутаты.
С этими словами Гебефюги исчез и появился снова на агитпункте только в шесть часов, хотя он должен был вернуться раньше и доложить, как его встретили жильцы и что они говорили. Все остальные агитаторы еще до обеда успели сообщить о хороших результатах проведенных ими бесед: все обещали прийти на собрание в дом культуры. А Гебефюги вместо доклада прибыл с самими избирателями: семнадцать семейств из двадцати явились на собрание в полном составе — стар и млад. По крайней мере семьдесят мест заняли они в зале дома культуры. Заведующая, не находя объяснения такому успеху Гебефюги, отозвала его в сторону и стала допытываться: