— Не думайте, мне тоже не лучше приходилось, — заметил Гебефюги, и оба так увлеклись сравнением настоящего и страшного капиталистического прошлого, что едва могли остановиться. А когда агитаторы собрались уходить, хозяин уже сам напомнил Гебефюги: — Так во сколько, говорите, товарищ, будет это ваше собрание? И по какому поводу?
— Видите ли. Мы тут с вами основательно поворошили прошлое. А кандидат наш расскажет, как и что будет потом…
Заведующая агитпунктом взглянула на часы. Они здесь пробыли ровно сорок минут.
А Гебефюги и в следующем доме обстоятельно обсудил с женой рабочего ее «обувные заботы». Недовольная хозяйка уже давно напрасно ищет для своей дочки на зиму ботинки тридцать третьего размера. Тридцать первый и тридцать пятый имеются в продаже, а вот тридцать третьего как раз и нет. Подумали они вместе, погадали, почему пропал именно этот размер, и в конце концов решили послать открытое письмо обувной фабрике. А вечером рассказать о женской печали кандидату.
Заведующая агитпунктом все больше удивлялась Гебефюги. На другом конце улицы он присоединился к жителям и вместе с ними принялся копать траншею газопровода. Для этой действительно грязноватой работы никак не подошел бы воскресный выходной костюм. А там, копая землю на дне рва, Гебефюги затеял обстоятельный разговор. Один из мужчин заявил:
— Да, подумать только, десять лет назад мы тоже копали здесь траншеи, да только не для газопровода, а для самих себя, чтобы укрыться от бомб и осколков!
— С той поры мир сильно переменился, — заметил портной, а тетушка, несшая от колонки на углу ведра с водой и остановившаяся перевести дух, вмешалась в разговор мужчин:
— А знаете, что я сказала, когда здесь еще сыпались бомбы? Лучше, говори, буду есть один раз в день, только бы не было войны. А сейчас вот и мир у нас, и я могу не один, а все три раза на дню есть. Пенсия у меня хоть и небольшая, а не было бы мира, и того не имела бы. По-моему, это и есть самое большое счастье! И я благодарю Советский Союз и наше правительство, что они так берегут мир. За это я и голосую, вот уже в третий раз.
— А скажите, тетушка, — выскочил Гебефюги из рва, — могли бы вы все это сказать на собрании?
— А почему же не сказать?..
И так до самого вечера. Получалось, что не Гебефюги агитировал людей, а они сами рассказывали ему, что дала им народная демократия.
Между прочим, избиратели убеждали Гебефюги, что и в вопросе национальных меньшинств произошли большие изменения. И он соглашался с ними. В десятом по счету доме он поговорил со старичком хозяином, гордившимся своими певчими птицами, о повадках канареек. В следующем доме больная ревматизмом бухгалтерша выразила неудовольствие, из-за того, что почему-то забросили Сомешскую грязелечебницу.
— Я бы давно излечилась от ревматизма, — уверяла она, — если бы и зимой съездила туда разок.
На это Гебефюги ответил:
— Я, конечно, всего не знаю, вот наш депутат сможет вам ответить на этот вопрос. Одно могу сказать, что грязелечебницу обязательно приведут в порядок.
Был уже поздний вечер, когда они покинули последний дом, но зато, когда началось собрание, все жители их улицы сидели в зале Дома культуры. Их было куда больше, чем со всех остальных улиц. Выступали они и на собрании: пенсионерка и многие другие, с кем поговорил Гебефюги.
Один только Гебефюги молчал, а заведующая, теперь узнавшая его поближе, то и дело дергала его за рукав:
— Ну, а вы почему в рот воды набрали? Почему не попросите слова?
— Бросьте, товарищ! Я хожу на собрания не для того, чтобы самому говорить, а чтобы послушать людей поумнее…
Перевод с венгерского Г. Лейбутина.
МИХАИЛ САДОВЯНУ
ТАМОЖНЯ НА КЛАДБИЩЕ ЭЮБ
Я расскажу вам одну историю. Все это подлинная правда. Иначе зачем было бы рассказывать? Только эта история повествует не о тех незапамятных временах, когда подковывали блоху, а о наших днях, и дело было в дружественной стране. Конечно, все это могло бы случиться и у нас, но…
Правда — повелительница моя, и ей одной я служу…
Придерживаясь истины, надлежит рассказать, что событие это произошло в славном городе Царьграде, ныне величаемом Стамбулом, а человек, о котором идет речь, турок по имени Али.
Этот турок был человек честный и рачительный хозяин; ему очень хотелось выбраться из нищеты, жить чуточку получше в наши трудные дни и каждую пятницу угоститься и повеселиться вволю. Но как же ему веселиться? Куда ни глянь, всюду одни выскочки, нажившиеся на войне, или взяточники, поглядывающие на него свысока. Конечно, такой человек, как Али правоверный, следующий во всем велениям пророка, заслуживал другой судьбы. Заниматься грязными делишками и обманом ему не к лицу, не хочет он запятнать свою совесть. Не подлежит сомнению, что не одни только гяуры, но и честные люди и истинные мусульмане имеют право на счастье. Ведь и правоверные порой вкушают в этой жизни блага на службе у Великой Порты или занимаясь торговлей.