— Пропади ты пропадом, дядюшка Тома! — проклинала его тетя Марица. — Пустил ты нас по миру… Не мог еще подождать немного?
— Чего ж мне ждать? Я вас выручил. Ждал, пока векселю срок выйдет. А теперь мне деньги нужны. А ты еще проклинаешь меня! Поганый твой бабий язык!.. Не боюсь я твоих проклятий. Ничего я не боюсь…
Когда брюхо туго набито, а мошна еще туже, человек уж ничего вокруг себя не видит. Думает, что сильнее его и нет. Думает, что и смерти на него нет!.. Вот кабы не было смерти…
— Ты думаешь, если бы смерти не было, люди лучше были бы?
— Нет, еще хуже…
Неожиданно к нам с хутора нагрянули родственники. У печи, где горит солома и откуда валит густой черный дым, они греют большие натруженные руки, вконец огрубевшие от страшного мороза. Руки понемногу отходят. Отходят и лица. Развязываются языки.
— Не оставляй нас, дядя Тудор, — начинает женщина. — Узнала я, что вы продали землю Иордаке Диману и взамен получили хлеб. Одолжи нам хоть полмерки кукурузной муки. У нас дети мрут. Раньше времени умирают.
Женщина — маленькая, сгорбленная, изможденная — еле говорит, плачет и глядит потухшими глазами на желтый огонек очага. Мой двоюродный брат Пэликэ молчит. Молчит и отец. Кукуруза у нас считанная, и ее должно хватить, пока снег сойдет.
— У меня уже два дня маковой росинки во рту не было. Мы-то уж как-нибудь! Детей жалко! — добавляет женщина.
Мать встает, исхудавшая, желтая. Она берет торбу. Наполняет ее кукурузной мукой.
— Подай мне фартук, Марица, я тебе малость мучицы отсыплю, испеки калачиков да помяни покойников.
Отец смотрит на мать. Он бы выбранил ее, да душа не позволяет.
— Мы тебе этого не забудем, дядя Тудор. В жизни не забудем, тетя Мария…
— Да ну, ладно. Только как вы до лета дотянете? Что с нами со всеми будет?..
— Взять бы дубину да хватить по башке кого следует! — говорит Думитру Пэликэ. — Так дальше жить нельзя… Работаешь, покуда с ног не свалишься, а на жизнь не хватает.
— Придет час, мы с ними расквитаемся, но коли не сделаем этого с толком, потом нам еще горше будет. Размозжить несколько голов — это еще не все…
— Хоть бы душу отвести, дядя Тудор, невтерпеж мне, мочи моей нет! А там будь что будет…
Сельская беднота жестоко страдает от голода. Люди говорят вслух: «Душу бы отвести, хоть бы душу отвести…»
Родные из Виорики встают и уходят. Отец провожает их до калитки. Они идут мимо собак, растянувшихся во дворе. Собаки поднимают морды. Не лают на них. У них нет сил лаять.
Ночь. Долгая зимняя ночь. Дампа на стене слабо освещает комнату. Никто не смыкает глаз. Мы, ребята, молчим. Родители изредка перекидываются словами. У нас еще гость. Он принес отцу трубку с табаком, — это его брат, мой дядя Войку, муж Бызэрки, наш сосед. Табак чуть отдает табаком, больше — сеном… Отец говорит о моем двоюродном брате Думитру Пэликэ.
— Пэликэ мог бы сейчас продать землю, если бы она у него была. У кого из бедняков есть клочок земли, тот отдает его задаром, только бы с голоду не помереть. Голод не тетка. Желудок терпит-терпит, но, коли его не обманешь, не подбросишь ему хоть малость, наверняка ноги протянешь.
— Засуха, лютая зима…
— Ну, брат, будто ты не знаешь. И раньше бывала засуха, а все-таки люди кое-как концы с концами сводили. Мироеды не отбирали тогда всю землю, как нынче. А потом они разрослись, как лишай, ни один клочок земли от них не ускользнул. И чем больше у них земли, тем они подлей, жадней и ненасытнее. Посмотри-ка на этого из Бэнясы, на Герасия. Он уже одной ногой в могиле: шаг-два — и в яму. Его баба тоже старуха. Кого ради оба они так жадничают? Детей у них — одна дочь. Они выдали ее замуж за полоумного сына Дрэкули, который потом префектом стал. А у него денег куры не клюют. Много детей иметь они не захотели, покой свой берегут. Оно, конечно, есть дети — есть горе. Глядишь, один помер, другой заболел… Но и радости от детей много. Ты видишь, как они растут, чуть глаза откроют, как ползают, потом на ножки подымаются, потом уже ходят как люди на двух ногах, видишь, как вырастают сперва тебе до колен, потом выше колен; сначала лепечут, потом слова выговаривают и все понимать начинают. Не успеешь оглянуться, а они уж взрослые мужики… Когда у человека детей нет, для чего ему жить? Он как сухое дерево, срубишь его под корень и на хворост выбросишь…