— Помогите!
— Ратуйте!
— Спасите!
— Идем, братцы, идем! Держитесь!..
Затаив дыхание, мы слушаем. Мы слушаем и смотрим на пенистую воду, видим как волны ударяются о высокий край шоссе и еще более высокую железнодорожную насыпь. Небо все такое же хмурое, такое же суровое. На горизонте встают темные, тяжелые тучи. Они надвигаются на нас. День становится еще мрачнее. Ветер усиливается. Что будет с людьми, с теми, что на крышах, с теми, что на плотах?
— Помогите!
— Помогите!
— Идем, братцы. Идем…
Скорее бы они добрались туда, где кричат. Чтобы те больше не кричали! Хоть бы не слышать нам их криков… Крики режут нас, как ножом.
В пойме стоят два старых дуба. Вода не покачнула их. Она с бешенством ударяется об их стволы и продолжает свой бег.
Ни доктора Ганчу, ни других больше не видно. Они устали от этого зрелища. Они зашли в корчму, к Букуру, рядом с вокзалом. Они грызут сушки, жареные орешки, запивают крепкой подслащенной цуйкой и болтают, что кому взбредет в голову. Поп Томицэ предается воспоминаниям молодости, повествует, как он, будучи семинаристом, ночью лазил через семинарский забор, Жувете опрокидывает стопку за стопкой. Доктор и писарь хохочут.
— Теперь ты, батюшка, остепенился.
— Я уже давно остепенился. С тех пор как меня рукоположили…
Наконец-то мы дождались. Плоты возвратились к шоссе.
— Что с дедушкой Алисандру?
— Мы сняли его с крыши. Он сидел спокойно с бабкой Лулуцей. Оба они ждали смерти. Им было обидно, что вода захватит и унесет их неизвестно куда, и не похоронят их по-человечески. Я высадил их на пригорке и отвел к Моисе Бербеку. Они нас благодарили…
— Сколько человек ты спас, дядя Уе?
— Двадцать два человека. Напуганные дети тряслись от страха. Иные еле на ногах держались. Не знаю, что бы сталось с ними, кабы мы не поторопились, а ждали лодок!..
В полдень наконец прибыли поездом спасательные лодки. Это были три черные, узкие, длинные лодки. Такие лодки мы видели на Дунае, в Турку, в порту. С ними прибыли три лодочника — тощие и обросшие. Лодки спустили с поезда, и крестьяне, бывшие на станции, потащили их на плечах к воде. Навстречу им вышел корчмарь Букур со своими именитыми посетителями. Они пошатывались и, чтобы не упасть, поддерживали друг друга.
— Ну, что нам тут надо делать? Куда нам сперва идти? — спрашивают лодочники.
— Опасность миновала, — пробормотал заплетающимся языком и брызжа слюной староста Бубулете. — Мы, власти, уже приняли меры. Ведь покамест вы собирались, люди уже давно погибли бы. Но раз уж вы потрудились приехать к нам, и сам Дунай, так сказать, до нас дошел, давайте устроим прогулку, чтобы не говорили, что вы даром проехались.
В одну лодку садятся писарь Джикэ Стэнеску и доктор Ганчу, в другую — староста Бубулете с жандармом Жувете. В третью — управляющий Опря Кэцуй Стрымбул.
Корчмарь побоялся лезть в лодку. Он вернулся в корчму и занял свое обычное место за стойкой.
— Полина, приготовь-ка чего-нибудь поесть. После прогулки по воде доктор Ганчу и остальные приедут полумертвые с голоду… Нынче можно здорово заработать.
Три длинные, узкие, черные лодки закачались на мутной, пенистой воде. Они прошли мимо дубов, о которые разбивались волны, — мимо дубов, непоколебимых среди этого хаоса, — проплыли, покачиваясь, мимо затопленного хутора и затерялись где-то вдали у Бэнясы, за холмом, где большой виноградник безногого боярина еще дремал, укрытый землей.
Под суровым, гневным небом, грозящим дождем, среди темных замерзших холмов, в длинной и узкой лодке, рядом с желтым съежившимся писарем, толстенький доктор вдруг на несколько мгновений почувствовал, как в нем проснулся прежний худенький плюгавый студентик, каким он был когда-то. И доктор запел. Его голос доносился до железной дороги:
— Вот тебе на! Здорово!.. Что это на тебя нашло, доктор?
— Пейзаж виноват, писарь, пейзаж. Он такой романтический. Поэтичный. Он…
Я стою рядом с отцом. Он спас жизнь деду Алисандру. Он спас и бабушку Лулуцу! Вместе с другими крестьянами он спас еще многих. Я держу его за руку. Дует резкий, холодный ветер. У отца рука теплая. Тепло его крупного тела переходит в мое хрупкое, маленькое тельце. Я согреваюсь его теплом.
— Не дай нам бог пережить еще такой год! Прошлым летом нас замучила засуха; зима была лютая; жестокий голод; а весна пришла с большой водой, с наводнением. Что еще нас ждет?