И вот один из этих рыцарей (назовем его мессер Аламанно), человек большой храбрости и доблести, любил одну очень красивую даму из Прованса, но имени мадонна Гриджа,[194] и хранил свою любовь в такой тайне, что никому не удавалось заставить его проболтаться. Но как-то раз молодые люди из По договорились между собой хитростью вынудить его к похвальбе. И обратились к некоторым рыцарям и баронам с такими словами: «Просим вас во время первого же турнира, который будет назначен, затеять похвальбу».
И подумали: «Этот самый мессер известен исключительной доблестью, он, конечно, отличится на турнире и разгорячится от веселья, и когда рыцари начнут похваляться, он не удержится от того, чтобы и самому не похвастать своей дамой».
Так и порешили. Турнир состоялся. Рыцарь принял в нем участие. Был разгорячен весельем.
Вечером, отдыхая, рыцари принялись похваляться: кто славным поединком, кто великолепным замком, кто красивым соколом, кто удачливостью. И тот рыцарь не смог удержаться от того, чтобы не похвастать своей прекрасной дамой.
Когда же он возвратился к ней, чтобы, как обычно, насладиться ею, дама отвергла его.
Рыцарь так был удручен этим, что оставил ее и общество рыцарей и отправился в лес; и столь тайно затворился в скиту, что никто о том не узнал.
Всякий, кто увидел бы горе рыцарей, дам и оруженосцев, нередко оплакивавших утрату этого столь благородного рыцаря, почувствовал бы к ним жалость.
Как-то раз оруженосцы из По, преследуя во время охоты зверя, оказались в скиту, где скрывался рыцарь. Он спросил их, не из По ли они. Те отвечали, что да. Тогда стал он их расспрашивать о новостях. И оруженосцы принялись рассказывать ему дурные новости: как из-за ничтожного проступка они лишились того, кто был цветом рыцарства, и о том, как его дама отвергла его, и о том, что никто ничего не знает о его дальнейшей судьбе. «Но вскоре, — сказали они, — будет объявлен турнир, на который съедутся многие знатные люди, и мы надеемся, зная его благородное сердце, что и он явится на этот турнир, где бы ни находился. Уже назначены отряды стражников, сильных и опытных, дабы незамедлительно его задержать. И таким образом мы надеемся вновь обрести его».
Отшельник распрощался с оруженосцами, а одному своему верному другу написал, чтобы он тайно переправил ему в день турнира оружие и коня.
Друг исполнил просьбу отшельника, послав ему в день турнира оружие и коня, так что в назначенное время был он в рядах рыцарей и одержал победу.
Стражники увидели его и узнали. И тут же с торжеством подняли на руки. На радостях откинули забрало с его лица и стали просить во имя любви, чтобы он спел. Но он ответил: «Я не буду петь, пока моя дама не помирится со мной».
Благородные рыцари отправились к этой даме и стали умолять ее, чтобы она простила ему. Дама ответила:
«Передайте, что я не прощу ему, пока сто баронов, сто рыцарей, сто дам и сто девиц в один голос не попросят у меня о милости, не зная при этом, к кому обращаются».
Тогда тот рыцарь, будучи весьма рассудительным человеком, прикинул, что приближается Сретенье,[195] и в По будет большой праздник, и знатные люди съедутся в монастырь. И подумал: «Моя дама будет там, и там соберется столько знатных людей, сколько она потребовала, чтобы просить у нее милости». И тогда сочинил он прелестнейшую канцонетту. Когда же настало утро праздничного дня, он вскочил на амвон и начал петь эту свою канцонетту как только мог лучше, а уж это он умел очень хорошо. Пел же он так:
Все тщетно: лишь любви дано смягчать сердца.[196] И тогда, кто находился в церкви, стали просить смилостивиться над ним. Так что дама простила его. И он обрел ее прежнее расположение.
Новелла LXV
[Которая рассказывает о королеве Изотте и мессере Тристане ди Леонис][197]
Тристан из Корновальи и супруга короля Марка белокурая Изотта,[198] любя друг друга, условились подавать сигнал любви таким образом: если мессер Тристан хотел поговорить с ней, он отправлялся в королевский сад, где был источник, и мутил воду в ручейке, который вытекал из этого источника. Ручеек бежал ко дворцу, где находилась упомянутая мадонна Изотта. И, видя мутную воду, она понимала, что мессер Тристан у источника.
Но случилось так, что один злокозненный садовник[199] догадался, как любовники подавали друг другу сигнал, думая, что никто этого не замечает. Этот садовник отправился к королю Марку и рассказал все, как было.
Король Марк поверил этому. Он распорядился устроить охоту и отошел от своих рыцарей, будто бы заблудившись. Рыцари искали его по всему лесу, а король Марк взобрался на ту сосну, что росла возле источника, где мессер Тристан разговаривал с королевой.
И в ту ночь, когда король Марк сидел на сосне, Тристан отправился к источнику и замутил воду. Немного погодя к источнику пришла королева. Но тут ей вздумалось взглянуть на сосну, и она заметила тень более густую, чем обычно. Это вызвало у нее подозрение, и она, остановившись, заговорила с Тристаном таким образом: «Бесчестный рыцарь, я велела тебе прийти сюда, чтобы попрекнуть за твое великое злодеяние. Никогда еще ни один рыцарь не совершал такой низости, какую позволил себе ты, распуская слухи, позорящие меня и твоего дядю короля Марка, так тебя любившего. Ты рассказывал странствующим рыцарям обо мне такое, что никогда не могло даже в голову мне прийти. Да я бы скорее бросилась в огонь, чем опозорила столь благородного короля, каким является мой господин Марк. И поэтому, бесчестный рыцарь, я требую, чтобы ты незамедлительно покинул нас».
Тристан, изумленный этими словами, ответил так: «Мадонна, если коварные рыцари из Корновальи говорят обо мне подобные вещи, то прежде всего скажу, что я ни в чем не виноват, ибо никогда ничего такого не говорил. Пощадите, мадонна, во имя господа! Они мне завидуют, а я никогда не сделал и не сказал ничего такого, отчего могла бы пострадать ваша честь или честь моего дяди короля Марка. Но если вам угодно, я подчинюсь вашему приказу. Уеду, чтобы окончить свои дни в чужих краях. Но, быть может, прежде, чем умру, я еще понадоблюсь этим коварным рыцарям из Корновальи, как это было во времена Аморольдо,[200] когда я освободил их и их земли от ужасного и позорного рабства».
194
Существовал трубадур Бертран д'Аламанон, воспевавший некую Гиду де Родес (ср. с Гриджей). Но слова «назовем его мессер Аламанно» заставляют думать о произвольности имени.
195
196
Автор «Новеллино» перевел на итальянский язык первую строфу канцоны Atressi con l'orifans Ригаута де Бербезиля (годы творчества 1170–1200), а в остальных (третью он вообще опустил) ограничился отдельными итальяноязычными вкраплениями. Полный перевод канцоны с провансальского, принадлежащий В. А. Дынник, см. в кн.: Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов. М., 1974. Настоящий перевод, сохраняющий все формальные особенности данного варианта канцоны, выполнен Е. А. Костюкович.
197
Новелла восходит к одному из эпизодов «Романа о Тристане» Беруля (коп. XII в.), сохранившегося не полностью: начало дошедшей до нас рукописи всего несколькими строками предваряет речь Изольды у ручья (См.:
198
200