Император ответил: «Одолжи мне свою флягу, и я напьюсь из нее, обещаю, что не коснусь ее ртом».
Тот согласился и протянул ему флягу. Император напился, сдержав обещание, но флягу не вернул и, пришпорив коня, пустился прочь.
Бедняк приметил охотничью одежду императорских рыцарей. На следующий день отправился он ко двору. Император сказал привратникам: «Коли и придет сюда человек такого-то вида, не растворяйте перед ним ворота и приведите его ко мне».
Гит пришел. Предстал перед императором. Пожаловался, что лишился фляги. Император, шутки ради, велел ему несколько раз повторить свою историю Бароны выслушали ее с превеликим удовольствием.
А император спросили: «Узнал бы ты свою флягу?»
«Да, мессер».
Тигли император извлек флягу из-под одежды, чтобы показать, что тот рыцарь был он сам. А простолюдина богато одарил за его чистоплотность.[72]
Новелла XXII (XXIV)
[О том, как император Фридрих задал вопрос двум мудрецам и как вознаградил их][73]
Мессер император Фридрих[74] держал при себе двух ученейших мужей. Одного звали Болгеро, и другого — мессер Мартино.[75] Как-то раз стоял император между этими мудрецами, один — справа от него, другой — слева. И вот задал он им такой вопрос:
«Господа, могу ли я по вашему закону[76] взять что-то у одного из моих подданных и отдать другому, кому захочу, не объясняя причины, только на том основании, что я государь, а закон гласит, что желание государя — закон для его подданных.[77] Скажите же, могу я так поступить лишь потому, что мне этого хочется?»
Один из двух мудрецов ответил: «Мессер, ты можешь поступать со своими подданными так, как тебе угодно, и за тобой не будет вины».
А другой сказал в ответ: «Мессер, я так не думаю, ибо высшая справедливость заключена в законе, а потому должно соблюдать его и подчиняться ему самым неукоснительным образом. Когда вы отнимаете, нужно знать, по какой причине вы отняли у одного и дали другому».
Поскольку в словах и того и другого мудреца заключалась истина, он вознаградил обоих. Одному подарил пунцовую шапку[78] и белого коня.[79] А другому доверил ведать судопроизводством по его разумению.[80]
Стали многие мудрецы обсуждать между собой, чья награда выше. И решили: тому, кто сказал, что отнимать и давать произвольно допустимо, он подарил одежду и коня, как жонглеру за его угодливость.[81] А тому, кто заявил, что превыше всего справедливость, поручил судопроизводство.
Новелла XXIII (XXV)
[О том, как султан дал одному человеку двести марок, а его казначей записал об этом у выхода][82]
Султан Саладин[83] был благороднейшим властителем, отважным и щедрым.[84] Как-то раз дал он двести марок одному человеку, который подарил ему корзину зимних роз из теплицы; Казначей, бывший тому свидетелем, записал об этом у выхода. Но ошибся и вывел ССС. Сказал тогда Саладин: «Что ты делаешь?»
Казначей ответил: «Мессер, я ошибся», — и хотел исправить.
Тогда Саладин и говорит: «Не исправляй, пиши СССС. Худо будет, если твое перо окажется щедрее меня».
Случилось этому Саладин у в ту пору, когда он был султаном и вел войну, объявить перемирие с христианами. Он сказал, что хочет узнать наши обычаи и, если они ему понравятся, принять христианство. Заключили перемирие. Пришел Саладин и христианам, чтобы самому увидеть их обычаи. Увидел обеденные столы, накрытые белоснежными скатертями. Очень это одобрил. Увидел, каков порядок за столом, где обедает французский король, отдельно от других, — и к этому он отнесся весьма одобрительно. Увидел столы, отведенные для знатных людей. Одобрил и это. Увидел он и то, как бедняки самым жалким образом кормились, сидя на земле. Это он осудил, считая недопустимым, чтобы друзья самого господа сидели за едой так убого и так низко.
А потом христиане поехали знакомиться с обычаями сарацинов. Увидели, что сарацины едят неопрятно, прямо на земле.
Султан велел построить христианам великолепный шатер для еды, а пол в нем устлать коврами искусной работы, на которых было выткано множество крестов. Христиане по неведенью, войдя внутрь и ступая по крестам, стали плевать на них, как на землю.
Сказал тогда султан весьма неодобрительно: «Что же вы проповедуете крест, а сами на него плюете? Видно, господа вашего вы почитаете только на словах, а не на деле. Ваше поведение и ваши обычаи мне не по нраву».
Нарушил он перемирие и снова повел войну.
Новелла XXIV
У мессера Амари,[85] владевшего многими землями в Провансе, был один вассал, который тратил деньги без счета. Как-то раз мессер Амари проезжал по тем местам, и кастелян, которого звали Бельтрамом, поехал ему навстречу и пригласил в свои дома Мессер Амари спросил его: «Сколько доходу ты получаешь в год?»
Бельтрам ответил: «Мессер, столько-то».
«А сколько ты тратишь?»
Тот сказал: «Мессер Амари, я трачу больше, чем получаю дохода, — больше двухсот турских ливров в месяц».
Тогда мессер Амари сказал такие слова: Qui dispent mais que no gazagna, non pot mudar que no s'afragna.[86] И с тем уехал, не пожелав у него остаться, а поехал в дом к другому своему вассалу.
Новелла XXV (XXVI)
[Которая рассказывает об одном французском горожанине][87]
У одного французского горожанина была очень красивая жена. Как-то случилось ей быть на празднике с другими горожанками. И среди них была там одна очень красивая женщина, на которую все обращали внимание. Жена горожанина подумала про себя: «Будь у меня такое же красивое платье, на меня смотрели бы, как на нее, потому что я не менее хороша».
Возвратилась она домой к мужу в большом огорчении. Стал муж ее спрашивать, чем она огорчена. Λ она ответила: «Тем, что я не так одета, чтобы мне показываться с другими женщинами. На празднике были и не такие красивые, как я, а на них смотрели, на меня же из-за моего плохого платья никто и внимания не обратил».
Тогда муж пообещал из первого же дохода купить ей красивое платье.
Через несколько дней пришел к нему некий горожанин и попросил десять марок взаймы и предложил отдать к определенному сроку две марки сверх долга. Но муж ответил: «На такое я пойти не могу, иначе моя душа попадет в ад».
А жена на это: «Ах, ты, обманщик и предатель, ты попросту не хочешь, чтобы у меня было новое платье!»
Уступил тогда горожанин и ссудил деньги под две марки прибыли и на эти деньги сшил жене новую одежду. Пошла она на праздник в монастырь с другими женщинами. А в то время был там Мерлин.[88] И кто-то сказал: «Клянусь Святым Джованни, вот красивейшая женщина!»
Мерлин, мудрый пророк, отозвался: «Верно, она была бы красива, не будь ее платье от нечистого духа».[89]
Дама обернулась и спросила: «Скажите мне, почему мое платье от нечистого духа?»
Он ответил: «Хорошо, скажу вам. Помните, как вы были на празднике, где на других женщин обращали больше внимания, чем на вас, из-за вашего некрасивого платья? И как вы вернулись домой и пожаловались мужу? И как он обещал вам сшить новое платье на первые деньги, какие он выручит? И как спустя несколько дней пришел горожанин просить десять марок взаймы под две марки прибыли, и как вы подбили вашего мужа согласиться на это? На эти-то нечестивые деньги и сшито ваше платье. Скажите мне, дама, ошибся ли я в чем-нибудь?»
«Нет, все было именно так, — ответила дама. — Нашему господу неугодно, чтобы такое грешно «платье было на мне». И на виду у всех она раздевалась и стала просить Мерлина спасти ее душу от гибельной напасти.
Новелла XXVI (XXVII)
[Рассказывающая об одном великом моаддо,[90] которому сказали грубость]
72
Склонность Фридриха II к самым разнообразным экспериментам получила широкое отражение в литературе его времени. В данном случае Фридрих испытывает, насколько может укорениться в плебее чистоплотность. Но «опыты» императора далеко не всегда носили такой невинный характер. Салимбене из Пармы в своей хронике рассказывает, как Фридрих велел запереть человека в ящик и, открыв его спустя некоторое время, исследовал содержимое с целью обнаружить отделенную от тела душу.
73
Аналогичный эпизод содержится в хронике Оттона Морены из Лоди (De rebus laudensibus, 26), где, однако, дар получает от императора только Мартин, а Булгар восклицает: «Упустил копя, ибо сказал невыгодную правду» (amisi equum, quia dixi aequum, quod non fuit aequum).
75
Булгар (ум. в 1167) и Мартин Гозиа (ум. ок. 1166), профессора права в Болонском университете, ученики знаменитого юриста Ирисрия. Эпизод, о котором рассказывается в новелле, воскрешает атмосферу Ронкальского имперского собрания (1158), на котором комиссия докторов римского права объявила все права и привилегии итальянских городов императорской регалией.
77
В «Дигестах» (I, 4, 1) сказано: «то, что желает государь, имеет силу закона». То же в кодексе Юстиниана (Inst., I, II, 3, 6).
78
Только Иннокентий IV (1243–1254) даровал этот головной убор кардиналам — до тех пор его носили светские должностные лица.
81
Ср.: «дар должен быть похож на того, кто получает» (Данте. Пир, I, VIII, 5). Жонглерам часто дарили платье.
82
Источник первой части новеллы неизвестен. Сюжет второго эпизода встречается во многих средневековых произведениях: в трактате Петра Дамиани «О милостыне», во французской поэме «Ансеис Карфагенская», во франко-венецианской поэме «Берта Большеногая», в новелле Франко Саккетти (Триста новелл, CXXV). К автору «Новеллино» сюжет попал из хроники Псевдо-Турпина (Historia Karoli Magni et Rolliolandi, XII–XIII) через «Золотую легенду» Иакова Ворагинского или «Историческое зерцало» (сер. XIII в.) Винцента из Бове (Speculum historiale, XXIV, 14).
83
84
В Панчатикиано-Палатино 32 далее следует: «В одном бою он взял в плен многих рыцарей и среди них некоего француза, который пришелся ему по душе и стал дороже, чем кто-либо на свете. Других пленных он держал в темнице, а этого на свободе и одевал его в роскошное платье; казалось, что Саладин жить без него не может, так он его полюбил. Однажды рыцарь глубоко задумался. Саладин это заметил, позвал его и спросил, о чем он думает. Тот не хотел отвечать, но Саладин сказал: „Все же ответь". Рыцарь, видя, что делать нечего, сказал: „Мессер, мне вспомнилась моя страна и люди". Саладин сказал: „Раз ты но хочешь жить у меня, я окажу тебе милость, и отпущу домой". Позвал он казначея и сказал: „Выдай ему двести марок серебром…"» — и далее как в тексте.
85
86
87
Источник сюжета — «Пророчества Мерлина», книга, созданная в Венеции ок. 1270 г. (Les Propliecies de Merlin. N. Y.- L…1926–1927, I, cap. 238, p. 276–278).
88
89
Взимание ростовщического процента считалось в Средние века смертным грехом. Ср.: «А ростовщик, сойдя с пути благого, / И самою природой пренебрег» (Данте. Ад, XI, 109–110).