Меня зовут Джим. Я работаю здесь уже около года, встречаю гостей из высшего сословия, забочусь об их безопасности. Дворяне. Впрочем, это чисто условно, уверен, мало кто из них даже помнит имя своего деда. Просто они сохранили еще какие-то мозги и манию величия, на этом и поднялись.
***
Утром я бреюсь тупой бритвой. Неприятно левой стороне подбородка, слева щетина растет быстрее. Корабль привезет новую бритву, выпивку, новых людей. Впрочем, они не интересны. Европейцы ездят сюда как в зоопарк, смотреть на ничтожество местных. Их шокирует, насколько низко может опуститься человек. Но они не осознают, как сами ничтожны в своем высокомерии.
Раньше это меня тоже шокировало, но я привык. В центре поселения есть небольшая площадь с памятником какому-то мудиле, и на ней регулярно проводятся увеселительные мероприятия. Сегодня там положили сделанный загодя огромный бутерброд: кус хлеба два на три метра и в метр высотой, намазанный толстенным слоем сливочного масла. Перед бутербродом установили трамплин и все туда прыгали: худые, жирные, горбуны… Раз за разом.
А в поселке жертв кораблекрушений был Праздник Осени. Они сделали круг из керосиновых ламп и танцевали в нем медленное угрюмое танго, и блики слабого света играли на их мрачных полумертвых лицах. Я сидел в сторонке и глядел то на них, то на море с мыслями о корабле.
Я еще не знал, что ожидания мои напрасны. Будет шторм, и судно разобьется о рифы. И останется только пропадать.
Алиса в зеркале
Я лежал в холодной каменной ванной, камни кололи мне дрожащие бока. “Блядь, – думал я, – эта распроклятущая холодная вода, неровные стенки, зачем мне это нахрен надо? Неужели нельзя было выдумать чего получше?”
Все дело в том, что у меня специфическая профессия, я работаю мыслителем. И традиции данного ремесла требуют некоторой эксцентричности. Работа в настоящее время как раз по мне, так как одолевает меня такая лень, что любая деятельность выглядит пугающе. Что-что, а деятельность мне противопоказано. Узнает ведь начальство о чем-то подобном, лишат жалованья к чертям собачьим. А коль настроение у них плохое будет, так и головы не сносить. Системы слежения-то на наивысшем уровне. Даже простые обыватели могут посмотреть в Интернете то, что им хотят показать.
Размышления мои в тот вечер касались одного знакомого старика. Жил тот в сельской местности и личностью был неординарной. Было у него стадо козлов. И ни одной козы. Сложно найти более бесполезных животных. Старик с этим не спорил, но дела своего не бросал. Всяко лучше, нежели сидеть где-нибудь на лавочке и обсуждать соседей. И не менее полезно, чем быть мыслителем.
Размышления длились недолго, я, наконец, не выдержал, выскочил из ванной, растерся, оделся и отправился в располагающийся неподалеку неформальный клуб выпить чего-нибудь горячительного.
***
В клубе как всегда было накурено. Музыканты наигрывали какие-то испанские мотивчики, звуки, искаженные плохой аппаратурой, создавали вполне подходящий фон для заведения подобного рода. Влюбленные пары были поглощены друг другом. Остальные посетители играли в кости, пили, курили кальян.
Я занял место за стойкой и заказал вискаря со льдом и пива. В ожидании заказа лениво окинул взглядом зал. Вроде все как обычно. Или не совсем? Вот какая-то готка подошла к музыкальному автомату и принялась щелкать кнопками в поисках нужной песни. И вот – я увидел, что какие-то тонкие белые нити вылезают из автомата и опутывают ее. Не прошло и полминуты, как девушка уже была опутана чем-то белым и липки. На лице у нее отражался ужас, похоже, несчастная жертва утратила дар речи. Из автомата вылез огромный, с полметра в диаметре, паук и принялся сосредоточенно высасывать из готки кровь. Еще секунд двадцать, и все было кончено. Никто из посетителей на происшедшее не реагировал.
– Что за ебена мать?! – В ужасе воскликнул я.
Бармен поставил на стойку бокал пива и заплакал.
***
У меня в квартире две ванных комнаты. Сегодня я дерзаю влезть в обычную. Хватит с меня этих камней и холода. Пока. Горячие струи воды из душа умиротворяют. Я расслабляюсь и с грустью думаю о том, что волшебство, оно ведь совсем рядом. Кажется – только руку протяни, и коснешься его. И, тем не менее, не получается. Жизнь ассоциируется у меня с Алисой в зеркале. Смысл этого словосочетания неоднозначен. То ли она просто смотрит на свое отражение, то ли уже почти проникла в удивительный мир Зазеркалья, но застряла на полпути.
Внезапно я осознаю, что в воздухе пахнет дымом. Заворачиваюсь в полотенце и выскакиваю, вся квартира объята огнем. Я опрометью выбегаю на лестничную клетку. К счастью, вроде обошлось без ожогов.
Пожарные прибывают исключительно быстро. Я сижу на лестничной клетке и флегматично наблюдаю за их работой. Внезапно я понимаю, что больше не буду мыслителем. Настало время побеспокоиться о еще не улетучившихся остатках души, а по возможности и вернуть утраченное. Решено, сегодня же я создам рок-группу.
Афродита
Леонид примостил свой жирный зад на бревне и неспешно строгает колышки моим старым советским ножом. При этом он напевает что-то из кантри. Я сижу на краю палатки и курю, с отвращением глядя на покрывающую речную воду ряску.
Леонид родился в Америке, в США. Там он провел самое обыкновенное американское детство и часть не менее обыкновенной юности. У него были все шансы окончить университет и прожить нормальную жизнь более-менее благополучного штатовского обывателя, но судьба распорядилась иначе.
Дело в том, что неподалеку от университетского городка располагались горы. И соседи по общежитию хвастали покорением наивысшей в этом районе горной вершины.
– И наши имена написаны там. – Говорили они.
На самом деле было все это наглое вранье. “Ну, не полезет же наш толстый, одышливый Лео проверять”, – насмешливо думали они. Но не тут то было. Полез.
И что же увидел измученный толстяк? Ничегошеньки, разумеется. Ни единого имени. Это и подорвало его веру в американскую систему ценностей настолько, что принял Леонид окончательное и бесповоротное решение об отъезде на историческую родину. И поклялся привселюдно страшной клятвой, что ноги его больше в Новом Свете не будет.