То ли это сам Оравец, то ли его портрет нарисованный. Чудеса! Портрет зашевелился! Оравец рукой глаз заслоняет, будто от солнца, и смотрит за перегородку, где сидят его мужики. Посмотрел вниз, увидел судей, достал из-за пазухи пушку, прицелился и давай палить. Беззвучно стреляет Оравец, не слышно выстрелов.
Угодил в офицера, в того, что речь говорил, потом застрелил того толстого, что в центре сидел, за главным столом, потом…
Обрадовался Войтек и от радости проснулся. Сел на койке, помянул своего товарища, молитву прочитал за упокой его души. На глазах у Войтека погиб Оравец, ухлопал его на месте казак, который стрелял, спрятавшись за своего убитого коня, и никого к себе не подпускал.
— Ох, сны, сны… Маета из-за них только.
Горевал Войтек, вспоминая свою бабу, детишек и дом свой. Мучился, все не мог понять, почему такой оборот приняло дело. Когда сидел он с товарищами, было ему легче. Целых три месяца просидели они вместе. Хоть бы поглядеть на них еще разок. Поведут их, наверно, вместе, вот и свидятся, вот и хорошо.
Горевал он еще оттого, что так мало сделал, что так недолго довелось ему бороться. Если б он знал, что так мало повоюет, ни один бы полицейский не уцелел во всем уезде.
Утешал себя только тем Келза, что честно боролся и ничего не испугался, что поднялся со всеми за мужицкую правду, и казнят его, как казнили многих хороших товарищей. Читал он в партийной газете об их геройстве и гибели, имена павших за революцию обводят в газете черной рамочкой. Не боится смерти Келза, ничего он не боится. Только мучают его непривычные мысли.
Спал он так вечером на четвертый день. Совсем темно было, когда проснулся, но лампу еще не приносили. Показалось ему, будто сидит кто-то на табурете и курит. Светится в темноте папироса, освещает чье-то лицо. Словно во сне.
Пошевелился Келза, да нет, не сон.
— Есть тут кто? — спросил осторожно, так как не был уверен, что ему ответят.
— Есть.
— Кто же такой?
— Перевели меня сюда до утра. Мест нет, новеньких привезли.
— А утром куда? — спросил Келза, а у самого мороз по коже. Худо одному, но с тем, кого завтра повесят, еще страшнее.
— Выпустят меня завтра.
— Гляди-ко!
Обрадовался Келза неизвестно чему.
— Вы что, из отряда? Или, может, случайно попали?
Незнакомец только свистнул в ответ.
Когда принесли лампу, увидел Келза молодого парня лет девятнадцати, не больше. Длинные волосы, большие светлые глаза. Взгляд прямой и невинный, как у малого ребенка. Никогда не видел Келза таких ясных глаз.
— Вы из города будете или из деревни?
— Я вольная птица, всюду бываю.
— Видно, помучили вас собаки эти немало. Совсем отощавши. Есть будете? Сейчас кипятку принесут, а у меня колбаса есть и сыр, поешьте вволю.
— Ладно, спасибо.
— Где вы сидели? Мы-то поначалу, как вместе сидели, так перестукивались, почти всех старых здесь знаем.
— Я наверху был. Со стороны Вислы.
— А с кем?
— А с тем, кого уже нет. Трое нас было друзей. Двоих сегодня ночью повесили.
— Ох! — вздохнул Келза. — Это наши, не вешают других. Это из нашего отряда.
— Не из вашего.
— Я тоже из отряда. Во вторник осудили меня на смерть.
— Значит, завтра ночью и повесят, может, послезавтра…
— И я так думаю, — проговорил Келза, задетый за живое тем, что парень не удивился даже и говорит о чужой смерти, как о деле обычном. А про себя подумал: «Не иначе бандит, хотя чудной какой-то. И говорит чудно…»
— Вы поляк? Говорите как-то не по-нашему.
— Поляк, не поляк, не все ли равно. Я человек. Родом из Варшавы, в Америке жил некоторое время, ну и в других краях, где по-польски не говорят.
— Ого!.. И хорошо там, в Америке, нашим?
— Кому как. Везде одно и то же.
— Ну, Америка — богатый край, народ там свободный.
— Кто богатый, тот и свободный.
— Ну, это пустые разговоры. В Америке царя нет, там республика.
— У кого деньги, тот и царь.
— Деньги везде силу имеют. Зато там справедливость, выборы свободные, школы, суды. Земли свободной много.
— Там за деньги любого купить можно, депутатов и избирателей, самого президента и тех же социалистов.
— Брехня все это. Депутата-социалиста за деньги не купить. В этом-то я разбираюсь, хоть за границами не бывал. Не знаете вы социалистов, потому и болтаете всякий вздор.
— Откуда вам знать, что я знаю?
— Выходит, знаю. Социалистов поносят только те, которые заодно с буржуазией да со шляхтой, или еще круглые дураки.