Началась революция. Не без тайного облегчения отставил он в сторону тачку, груженную подпольной литературой, с ее словесным содержимым, и радостно, азартно бросился навстречу жарким боям. Ему доставляло удовольствие действовать быстро и решительно, нравилось жить сегодняшним днем, не думая о завтрашнем, где все пока неясно. Временами мелькала мысль, что смерть бродит рядом; он даже пробовал подготовить себя на тот случай, если придется встать под виселицей, но в круговороте событий тут же об этом забывал. Глупости, чего ради предаваться размышлениям о смерти — гремят выстрелы, ум работает напряженно, душа ликует! И все же наступил момент, когда стоило призадуматься. Уже повешен Окшея, уже брошены в тюрьму многие товарищи. Призрак смерти замаячил где-то неподалеку. Однако все тогда менялось быстро — вот улыбнулось им счастье, выиграли схватку, желанная победа впереди, и радость гонит прочь мрачные тени.
Однако это было лишь прелюдией. Дни победных выступлений пронеслись словно сон; начиналась трудная, затяжная борьба. Густым дымом застилало мир и стало очевидно, что это надолго. Они продолжали бороться с ожесточением, не думая уже, останутся ли в живых, дождутся ли победы. Все чаще убитые и расстрелянные падают на улицах городов Польши, а здесь, в Варшаве, на откосах рва у цитадели роют одну яму за другой. Уже невозможно было почтить память каждого павшего в бою, ибо погибало слишком много.
Он же по-прежнему презирал смерть, пренебрегал опасностью, как и другие его товарищи. У них было принято шутить на эту тему и рассказывать анекдоты. Нередко слышалось: «Да я все равно живым не дамся», но мало кому это удавалось. Не всегда можно было выйти с оружием, а если нет оружия, то о чем говорить? Тех, кто попадался, судили военно-полевым судом и отправляли на казнь. Ему вспомнилось, как однажды утром в кафе он просматривал газету и наткнулся на сообщение: «…вчера в цитадели во исполнение приговора повешен…». С этим человеком совсем еще недавно он виделся ежедневно, был вместе с ним, когда тот выстрелил в жандарма. Часом позже товарища арестовали; с тех пор минуло всего два месяца. Тогда, в кафе, смерть впервые так близко заглянула ему в глаза, а он впервые задумался всерьез. Гибель хорошо знакомого человека наводила на мысль, что его арест тоже только вопрос времени. Смерть словно предупреждала: знай об этом, помни. Однако он извлек для себя только один урок — нужно торопиться, нужно в оставшееся время как можно больше сделать. И с шальной удалью лез в самое пекло, брался за самые рискованные задания. Возле него моментально образовался круг таких же отчаянных, как он, людей, и снова полетели дни, словно птицы на быстрых крыльях. Кровь и посвист пуль, грохот выстрелов и взрывы динамитных бомб, предельное душевное напряжение — некогда тут и незачем думать о смерти.
Лишь однажды приоткрылась ему черная пустыня небытия — когда окруженный со всех сторон он чуть было не всадил последнюю пулю себе в висок. Однако видение скрылось, едва миновала опасность. Жизнь снова неслась вперед.
Но в один прекрасный день, прямо на улице, кто-то сзади заключил его в могучие объятия. Он сразу понял, что это означает. Подножка, тупой удар по голове — он лежит на мостовой, шпики навалились, коленями прижали к земле. Трясется, подскакивает по булыжнику пролетка, они крепко держат его, они страшно торопятся и погоняют извозчика. Им важно поскорее выбраться из темных закоулков рабочей окраины.
А он и не думает сдаваться, в голове проносятся дерзкие замыслы, орлиным взором окидывает он улицу — не видно ли своих? Только бы попасться на глаза, а там уж сообразят! Но улицы пустынны. Вот едут они мимо дома, он знает, что именно в эту минуту здесь идет совещание о завтрашнем выступлении, — десять человек, и все вооружены. У ворот — никого. Не повезло. Всегда кто-нибудь дежурит, а сегодня никого. И тогда впервые замаячил перед ним какой-то таинственный знак, расплывчато проступил словно бы на спине возницы. Знак менял формы, изгибался, но ему стало все ясно. «Это конец», — подумал он. Они ехали уже ярко освещенными улицами, где на каждом шагу были патрули и полицейские. «Да, это конец», — подумал он спокойно.
Час спустя те же самые сыщики, в сопровождении солдат, усевшихся в другую пролетку, повезли его к цитадели. С таким конвоем и в наручниках бессмысленно было затевать побег.