— Что с вами, Таньский? Уж не собираетесь ли вы заболеть?
— С чего вы взяли? Ничего подобного. Просто я немного устал.
— Ах, черт побери, как не вовремя. Но ничего не поделаешь; хорошо, что хоть деньги есть. Поедете в деревню в Сандомирское воеводство. Есть там одна усадьба, и хозяева нам сочувствуют. Не ломайтесь, по крайней мере слив налопаетесь. Езжайте сразу, а то вы тут у меня и свалитесь. Ну, на пару недель!
— Отцепитесь вы от меня с вашей усадьбой.
— А лучше будет, если вас тут прихватит? Взгляните на себя: на вас же просто лица нет. А ведь сами знаете, как сейчас надо быть осмотрительным и осторожным. Не те времена.
— Не поеду, и все тут — не те времена.
— Послушай, дурень, должен ты в конце концов отдохнуть. И шпикам глаза не будешь мозолить. В деревне же тебя на руках носить будут. И денег с тобой пришлют, они нам помогают, хорошие люди. И погода сейчас отличная, осень…
— Не хочу и не поеду.
Он уже несколько дней чувствовал себя неважно. Болезнь не болезнь, а какая-то непонятная тоска и абсолютное ко всему безразличие. Он все делал машинально — ходил, говорил, но без мыслей, без чувств. При этом ему постоянно хотелось спать, челюсти сводило зевотой, а ночью он ворочался, то и дело просыпался, даже и в удобной Хиршлевой постели. Временами он испытывал приступы беспокойства, будто чего-то ждал. Чего? Он и сам не мог понять. Но, видно, на что-то надеялся, на какую-то перемену или новость.
Ему казалось, что подобное состояние он уже испытал некогда. Временами в его памяти вставало что-то пережитое, уже происходившее с ним и рождались удивительно категоричные, навязчивые, граничащие с уверенностью предчувствия.
«Все ясно, просто пробил мой час. Они решили меня брать. Такие вещи всегда чувствуются: точно так же ведь было и раньше».
И хотя все вокруг вроде бы спокойно, хотя ниоткуда не грозила явная опасность, Таньский почти примирился с мыслью о неизбежном провале. Со вчерашнего дня примирился. Он вообще верил в предчувствия, немножко верил и в сны. Иногда ему снились удивительные, необыкновенные сны, которые не могли не иметь определенного смысла.
Теперь, когда на углу Ордынатской он так неожиданно наскочил на знакомого шпика, ему стало как-то не по себе. Впору допустить, будто существует некая таинственная сила, будто кто-то всем заправляет и куда захочет, туда человека и поведет. Ничто не происходит без смысла, все имеет свое значение, даже если не искать ответа в разных египетских сонниках.
«Значит, суждено мне было встретиться еще раз с этим паразитом и, кто знает, не пришлось бы из-за него-то и влипнуть. Только не сразу, разумеется, не сейчас».
И, однако же, хотя он и чувствовал себя пока что в безопасности, но во весь дух несся по Тамке до самого низа, даже не оглядываясь. Он избавился уже от досады на это непредвиденное завершение дня и примирился с утратой убежища и отдыха у Хиршля. Некоторое время его занимали любопытные мысли о том, а стоит ли вообще сопротивляться? Не сегодня, так завтра. Или послезавтра. Какая разница?
Оказавшись внизу, он внезапно остановился в мрачном изломе улицы и внимательно посмотрел сквозь пенсне на город. Вверх бежала вереница желтых фонарей, а низом в полумраке тянулась улица. Тишина стояла кругом мертвая. Но он долго стоял и ждал, может, минут пять. Ни намека на что-нибудь подозрительное. Тогда он двинулся к Висле, а подойдя к Доброй, неожиданно свернул в сторону, в совершенно темный переулок, остановился и стал ждать. Через минуту послышался топот бегущего человека, но в то же мгновение все стихло, и на углу в неверном свете, падающем от далекого фонаря, появился невысокий сгорбленный человек. Он шел медленно, будто в раздумье. Даже не глянув в переулок, он прошагал мимо и исчез за углом. Таньский удивился. Ведь сейчас было такое время, когда неожиданно для всех, неожиданно даже для самих руководителей движения, оказалось, что идеи социализма действительно находят в народе понимание и отклик, и что в Варшаве тысячи безымянных добровольцев готовы к борьбе за социализм, как за свое собственное дело, и что оно идет, набирает силу, не очень-то оглядываясь на программы и не ожидая директив. Так вот, в данный момент шпики не должны бы соваться по ночам в глухие, ненадежные места, где их могли избить немилосердно. Таньский подождал еще. Через несколько минут бесшумно появился второй шпик, прошел мимо и исчез. Сверху, от города, тарахтела пролетка.
«Кто знает, — размышлял Таньский, — может быть, они действительно решили брать меня сейчас? Не терпится этой сволочи. Впрочем, что ж тут удивительного? Выходит только, что он уже очухался после встречи с Крэмпачом».