Внезапно ход его мыслей прервался. Из-за угла возникла высокая, здоровенная фигура, сделала несколько шагов и остановилась на самой середине улицы.
Таньский в то же мгновение начал осторожно отступать в глубь переулка: он шел боком, не теряя из виду шпика, стараясь двигаться без шума. Дело начало проясняться: те, первые, сейчас, конечно, заходят со стороны единственного выхода из переулка, от реки, вот-вот они там будут. Значит, шпики немного знакомы с этими местами («только я знаю их лучше»), — и с обостренным вниманием, но еще без того внезапного прилива энергии, которая, как волна, поднимала его в минуты нешуточной опасности, Таньский углублялся в совершенно черную пустоту.
Пролетка тарахтела все ближе.
Так и так надо торопиться. Переулок этот, некий эскиз будущей улицы, был безымянный. Стояло здесь всего несколько жалких халуп подозрительного вида, но по обеим сторонам тянулись высокие заборы, за которыми раскинулись дровяные склады, склады строительных материалов. Днем тут, должно быть, изрядное движение, изъезженная дорога была вся в выбоинах. А сейчас замерло все, словно накануне светопреставления.
Скоро Таньский замедлил шаги и с превеликими осторожностями начал продвигаться вперед, перебирая руками по забору. Неожиданно его вытянутая рука попала в пустоту.
«Значит, тут?» — удивился Таньский. И, присев, на корточки, он осторожно заглянул за угол. Где-то далеко, странно далеко тлел свет фонаря, а со всех сторон лежала черная, непроницаемая темнота.
«Неужто и дальше забор?»
Не выпрямляясь, он начал лихорадочно соображать. Места эти он знал, но уже с год не бывал здесь; видно, за это время склады продвинулись до самой реки. Значит, придется перелезать через заборы, через штабеля досок и балок, пробираться между новыми складами, опять лезть через заборы, чтобы попасть наконец к Липовой или Радной, если только всю Добрую тем временем не оцепят те, что приехали в пролетке, и казаки, которые всю ночь патрулируют по Доброй и Сольцу.
Не мешкая больше, он метнулся к противоположному забору, начал ощупывать доски, отыскивая подходящее для перелаза место. Нащупав выступавшую перекошенную доску, он ухватился за нее, чтобы вскарабкаться на забор, отыскал опору для рук, через мгновение достиг верха, перекинул ноги на другую сторону и осторожно, медленно стал спускаться, стараясь производить как можно меньше шума. К счастью, ноги коснулись досок, сложенных под самым забором. Он уселся на них и с минуту отдыхал, размышляя. Главное, определить направление — это прежде всего. Отойти от забора и двигаться под прямым углом направо, все направо и так уходить как можно дальше. Он поднялся и только тогда почувствовал, что устал безмерно. С трудом передвигая отяжелевшие ноги, он сделал несколько шагов и опять наткнулся на штабель досок. Перебирая по ним руками, он боком двигался вправо; один штабель кончился, начался другой. Он миновал уже с десяток таких штабелей, пока не наткнулся наконец на какой-то забор. Ни секунды не размышляя, он вскарабкался по доскам наверх и жадно заглянул через забор, но увидел лишь непроглядную темень. Только далеко, на горизонте, как чудовищная высоченная гора, виднелся город на фоне мутного зарева, охватившего небо. Кое-где сверкали огоньки, и какой-то обрывок улицы обозначался наискось вереницей фонарей.
«Это Обозная».
Когда уже надо было перелезать через забор и брести дальше, в темноту, по долгой и трудной дороге, Таньского охватила непреодолимая вялость. Он сидел на штабеле и с минуту совершенно серьезно размышлял, а не лучше ли и не разумнее всего просидеть здесь всю ночь, переспать как удастся, а потом, прежде чем рассветет, не блуждая и уже совсем наверняка, выбраться отсюда либо к Висле, а еще лучше прямо на Добрую. С фабрик в шесть возвращается ночная смена. «На улице будет оживленно, сотни людей, — проскочу, как бы те ни следили. А в случае чего, помогут рабочие, черт возьми. Я буду кричать, кто я, не отдадут же они меня, даже если облава продлится до утра, чего, в общем-то, никак не может быть, потому что… потому что…»
Мысли у него начали путаться, мелькали какие-то обрывки, Таньского все больше охватывала сонливость и бессознательно он удобнее устраивался на досках. Он все размышлял, стараясь сосредоточиться и что-то наконец решить.
Через мгновение он вскочил на ноги и едва не свалился вниз, но успел ухватиться за забор и сразу пришел в чувство.
«Я спал, я спал, конечно. Я долго спал…»
Он с ужасом озирался в темноте. Но все вокруг тонуло в непроницаемом мраке и спало в тишине, только из-за Вислы, от тереспольской станции доносились гудки маневровых паровозов.