Майор стоял и сверлил его взглядом, улыбался благодушно и насмешливо. Еще ни разу он не сказал ни одного слова, хотя с другими разговаривал, со всеми разговаривал. Он чего-то ждал и, казалось, давал понять: «У меня есть время, посмотрим, кому это скорее надоест». Но что именно?
В том-то и заключалась главная хитрость. Дужар пытался разгадать ее и так и эдак: в чем же тут дело? Он боялся влипнуть в какое-нибудь неприятное приключение. Он столько испытал, что особенно его уже ничто на могло волновать, но этот майор был слишком опасен. Его таинственное молчание и непоколебимая уверенность в себе внушали ужас. К майору никак нельзя было привыкнуть, потому что он являлся неожиданно и становился все опаснее.
Время шло. Однажды Дужар заметил, что липы за окном пожелтели, листва поредела, и теперь была видна какая-то церковь, которой раньше не было. Негр давно уже куда-то подевался, и на его койке перебывало много неизвестных. Молодой человек без ноги и без руки чуть ли не сто раз рассказывал ему, где и как потерял он ногу и руку, — это был любопытный парень, потому что тоже придумал войну. Другой не обращал на Дужара никакого внимания, целыми днями читал книги и газеты, а кроме того, от него отвратительно пахло. Третий был совершенно невыносим, — он все время веселился и непрерывно рассказывал анекдоты. Возле него день-деньской толклись люди, отвратительно хихикая и гримасничая. Майор тоже подходил к нему каждый день и смеялся вместе с остальными, но даже и тут он не спускал глаз с Дужара, следил за ним и, казалось, говорил: «Ну, подожди же, подожди, доберемся мы и до тебя…»
Уже три, а может, четыре раза снилось ему, что он стоит в белой комнате перед длинным столом, за которым сидели люди в белых длинных халатах. Конечно, это были переодетые офицеры, они щупали его, обстукивали и по очереди задавали ему разные дурацкие вопросы. Он отвечал всегда одно и то же, — да и что еще мог он сказать?
— Разбудите меня, тогда я начну говорить, а так чего зря молоть? Уж будто я не знаю, господа хорошие, вас тут нет вовсе, и ничего нет! Разбудите же меня, если можете.
Однажды появился толстый генерал и долго ходил по залу со свитой офицеров в мундирах и белых халатах. Время от времени генерал останавливался около чьей-нибудь койки и наклонялся над лежащим. Дужар не обращал на это особого внимания, пока генерал вместе со всей сворой не оказался прямо перед ним. Введенный в заблуждение обычными своими снами, он вскочил и сел на койке. Все смотрят на него, смотрит и майор, который стоит тут же за генералом, и усмехается. Генерал читает бумагу, поднимая седые брови высоко над золотыми очками.
— Дужар — солдат четыреста семнадцатого полка пехоты!..
— Господин генерал, никакой я не солдат, — прервал его Дужар, но майор посмотрел на него так свирепо, что он сразу осекся; генерал тоже был, видно, глухой, потому что не обратил на это никакого внимания.
— Республика, благодарная тебе за твое исключительное, беспримерное мужество, проявленное в боях при захвате фермы Сен-Беат одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого мая прошлого года, награждает тебя.
Офицер подал что-то генералу, генерал наклонился над сидящим и приколол ему к рубашке цветную полосатую ленточку с каким-то тяжелым предметом. Дужар смотрел на все это с изумлением, а почувствовав, что генерал берет его за руку, вздрогнул, но не посмел вырвать у него руку, потому что майор, стоящий сзади, просто испепелял его взглядом.
— Солдат Дужар, благодарю тебя за верную службу. Солдат Дужар, нет ли у тебя каких-либо пожеланий, которые не выходят, однако, за рамки действующих уложений?
— Так точно, есть, господин генерал: прошу меня разбудить!
Генерал еще выше поднимает седые брови, но майор уже шепчет ему что-то на ухо, и генерал бросает на Дужара суровый взгляд, отворачивается и уходит, уводя за собой всю толпу.
Примерно раз в неделю после обеда из города приходили нарядные дамы и барышни с шоколадом, с папиросами, с цветами. Зал наполнялся щебетом женских голосов, который казался тут неуместным, был чем-то противоестественным в своем неожиданном очаровании. Иногда, не часто, появлялись комедианты, актеры и актрисы, декламировали патриотические стихи и пели «Марсельезу», «Шан де Депа» и другие известные вещи, а когда доходили до «Мадлен», вместе с ними вопил весь зал. Дужар поневоле слушал эти выступления. Такие и им подобные сцены терзали Дужара особенно сильно, потому что декламация волновала его до слез, хотя он большей частью не понимал даже слов. Говорили по-французски, но как-то совсем иначе.