Старый Огорович, к примеру, не может понять, почему прекратились наши традиционные встречи по субботам — с шахматами, домашним ужином, за которым мы обычно выпивали по паре рюмочек. У него нельзя: в их двух комнатах полно детей, к тому же его супруга — ведьма и вообще неприятная особа. В кафе обстановка совершенно иная, вернее, не та атмосфера, что нужна моему добряку. Привыкли мы оба, привыкли к нашим субботам; он, наверно, даже больше, чем я. Может, во всей его тяжелой, скучной жизни наши субботы только и были светлым лучиком и какой-то отдушиной? Теперь мы словно чужие, так, товарищи по работе. Он оскорблен, совершенно не понимает, в чем дело. В одну из суббот я предупредил его, что сегодня наша встреча не состоится: я должен встретить на вокзале тетку. В другой раз пришлось придумать, будто тетка заболела и нужно присмотреть за ней. Потом снова что-то солгал, а поскольку выходит это у меня неловко, старый понял, что я его обманываю. Целую неделю он ходил сам не свой, а в субботу пребывал в величайшем раздражении. Наконец, когда мы вместе выходили из конторы, он обратился ко мне с несмелой, какой-то вымученной улыбкой и с мольбою в глазах: «Ну, может, сегодня, наконец посидим? Может, восполним упущенное?» О боже, как глупо все вышло! Я, никудышный конспиратор, забормотал, понес околесицу; он смутился, побледнел, начал извиняться, а с понедельника мы уже словно незнакомы. Я пробовал упросить Марту: хоть один день в неделю; пытался заверить ее, что человек этот глубоко порядочный, мой друг. Бесполезно. «Товарищи не могут зависеть от ваших прихотей и рассчитывать только на те дни недели, которые вы соизволите им определить. Таких явок у нас достаточно. Должно быть хоть одно совершенно надежное место».
Правильно, правильно. Я горжусь этим, и если уж нельзя иначе, то пусть так и останется. Дело ведь не во мне. Жаль старого приятеля — он действительно одинок и несчастен. Этот чудак ни с кем уже не сможет сблизиться. Мне несравнимо легче, ведь в моей жизни есть товарищи, есть Дело, а у него только и были наши субботы с шахматами и парой рюмок водки. Он буржуй, обыватель и вместе с тем человек неудачливый (дома у него четверо детей и вечный ад), добрый и симпатичный.
Сегодня, проходя по улице Вспульной, я вдруг увидел Конрада с Хеленой и от неожиданности остолбенел. Ведь Конрад должен быть в Лондоне! Совсем недавно Марта говорила, что вернется он не скоро. Конечно, она слукавила, поскольку ей-то уж известно все. Они шли и улыбались. Хелена была очаровательна, как всегда, может, еще прелестнее — с букетиком фиалок на груди. Они направились в сторону Ботанического сада, не заметив меня. Глупый, наверно, был у меня вид! Я очень расстроился: опять мне ничего не известно! Горько думать, что нас связывают только деловые отношения. Тем не менее я рад их счастью, очень рад. И как это хорошо, что они вместе — оба такие красивые и молодые. Мне кажется, будто они мои дети и я благословляю их. Я и вправду стал уже стар, любой пустяк выводит меня из равновесия. Не знаю даже, что меня теперь больше волнует — приятное событие или же несчастье? Недавно, в феврале, арестовали троих наших парней. Я очень горевал, а все надо мною посмеивались: мол, что особенного случилось? Конечно, дело обычное, иногда бывало и хуже. Все понятно, но, по-моему, следует относиться к этому посерьезнее. Пусть даже провалы случаются часто, все-таки каждый раз это драма. Обидно, что меня не понимают; я ведь не плаксивая баба и всего лишь хочу, чтобы они видели в своей трудной работе ту возвышенную цель, ради которой рискуют жизнью. А они ничего не понимают, словно малые ребята. И еще говорят, будто я готов устраивать панихиду после каждого провала. Они очень заняты, много и упорно работают, и им просто некогда заметить тот ореол, который сияет над ними и их делами. Люди они обыкновенные, но цели их возвышенны, и каждый из них, даже смешной Леонек, вносит свою лепту.