Собственно, мне уже и полагалось бы посидеть. Тринадцать лет участвую я в движении. Правда, в кутузку не просился, но и не очень берег себя; людей брали рядом со мною, у ворот моего дома выставляли шпиков — и ничего.
Этому следует радоваться и я, конечно, не огорчаюсь. Но временами мне бывает стыдно, а когда рассказывают в моем присутствии о различных случаях из тюремной жизни, ощущаю нечто вроде зависти.
Она здорова, хорошо выглядит. Смелая, великолепная женщина! Настроение у нее, может быть, чуточку неестественное, но что за умение владеть собой! Это настоящая революционерка.
Увидев ее за двумя решетками, я онемел от волнения и только к концу свидания смог что-то пролепетать. Она сразу все поняла, стала говорить мне «ты», как брату, расспрашивала о сестрах, детях. В ответ я бормотал нечто несусветное, и она смеялась надо мной.
Хелена сказала, что она очень рада видеть именно меня, просила не забывать о ней. Она читает, работает, чувствует себя хорошо. И еще говорила какие-то странные и непонятные мне вещи, которые предназначались для «Камильки», то есть Марты, а на прощание улыбнулась мне своей чудесной улыбкой.
Я вышел ошеломленный, не помня себя от счастья. Мне казалось, что я увидал чудо. И еще раз убедился, как она дорога мне. Чувство неловкости, смущение, ложный стыд — все исчезло.
Она, конечно, понимает, что я даже не осмеливаюсь о ней мечтать, ничего от нее не жду, никогда ничего не потребую. Я хочу только служить ей.
Разумеется, я позабыл обо всех наставлениях Марты. В тот же день я был обязан отчитаться перед Мартой, но струсил и решил уйти из дома на весь вечер. Собственно, в моем поступке не было ни страха, ни стыда, а только желание избежать скандала. Мне хотелось, чтобы этот день был до конца прекрасным и праздничным. Я должен был обдумать, что произошло, многое восстановить в памяти. Чтобы не встретиться со знакомыми, уехал пообедать на окраину города, потом сидел, не зажигая света, в своей комнате и мечтал. Я размышлял спокойно и торжественно.
Мне казалось, что я читаю прекраснейшую трагическую поэму. Никогда прежде не возникали у меня столь странные мысли и образы; словно бы они рождались не в моем воображении, а исходили от кого-то другого. Таинственное существо рассказывало, нашептывало приглушенным голосом, декламировало. Стены моей комнаты раздвигались и передо мной возникали моря, скалы, необыкновенные пейзажи, которые можно увидеть только во сне. Но это был не сон; пожалуй, это было вдохновение.
Я видел голубое небо, плывущие по нему облака, из них складывались картины, сцены, образы: толпа людей, битвы, деревья, горы. Картины непрерывно менялись; все двигалось, жило, проплывало мимо, подталкиваемое ласковым ветерком, который без устали наигрывал и повторял одну знакомую мне симфоническую фразу. Словно некто ставил невиданно-прекрасные мистерии — торжественные, тревожные, страшные. Яркие, подвижные толпы превращались в красочные группы, как в опере. Попеременно гремели и стихали хоры, и снова — та же мелодия из симфонии. Но все это было как бы вступлением к торжественному действию. Я безошибочно чувствовал, что все эти фантазии таинственным образом связаны с Хеленой. Вот-вот и сама она покажется в окружении звезд, огней, скользя на волнах чудесной мелодии.
К действительности вернул меня громкий звонок. Марта. Я притаился. Она долго звонила и наконец ушла, недовольно что-то пробормотав себе под нос.
Грезы развеялись.
Я пытался сосредоточиться, вызвать их снова. Ведь еще немного и началось бы самое прекрасное. Но этот момент уже не наступил.
Теперь в памяти возникали только разные сцены из опер — это должно было бы помочь, но скорее мешало, подводя мысли к чему-то искусственному, ненастоящему, Перед глазами мельтешили декорации, вспышки бенгальских огней. Что поделаешь, человек не умеет мечтать.
Все было испорчено. Потянулись своим чередом трезвые мысли о повседневных делах. Стало скучно и пусто.
Я решил никогда больше не предаваться глупым мечтаниям. Как бы прекрасен ни был мираж, все же настанет минута, когда он соприкоснется с явью. Человек будет сам себе смешон и противен. Ему жаль красивых мыслей, которые вдруг исчезли, он пытается вернуть их, но усилие порождает только бессмыслицу.