В этой тихой девушке есть твердость и сила. Под маской покорности кроется существо, гордое своей причастностью к великой идее, которая сейчас только дает ростки, но которой суждено овладеть всем миром. И ради этой идеи стоит пренебречь разными житейскими благами и посвятить ей целиком всю жизнь. Я никогда не говорю с Михалинкой на эту тему, ибо не в моих правилах бесцеремонно лезть в чужую душу. Именно скромные люди особенно ранимы и упрямо избегают говорить о том, что касается лично их. Такая Михалинка никогда не пожалуется, и за это ее называют иногда глупой; но, кто знает, если бы у нас разумно распределяли работу, если бы серьезней думали над том, кому что поручать, то возможно, что и Михалинка, и другие подобные ей вполне подошли бы для более ответственной работы. Но никто пока еще не задавался вопросом о ее способностях. Она сама виновата, что начала с посыльной, никогда не стремилась сделать что-нибудь большее. Трудно выдвигать ее, мало оснований. Наверно, на этой роли и останется Михалинка.
Наша жизнь так устроена, что талант и способности часто пропадают даром, не находят применения. Ибо ограничена еще сфера нашей деятельности. Ежедневно, буквально на каждом шагу, встречаются курьезные случаи, как если бы на ваших глазах кто-то забивал гвозди золотыми часами. Такие уж времена.
Наверно, когда-нибудь будет иначе. Но сколько людей не раскроют своих возможностей, сколько пропадет талантов! Никто не сможет подсчитать, как дорого обошлось человечеству начало борьбы за новую жизнь.
История эта очень обыкновенная.
Был товарищ, которого называли Волком. Он уцелел после разгрома «Пролетариата», и за те годы, когда жил на нелегальном положении в Польше, а потом за границей, старался раздуть заново революционное пламя. Скитался один, терпел, голод и холод, разыскивал былых соратников, агитировал их, насильно втягивал в работу, собирал деньги, где только удавалось, переправлял из-за границы нелегальную литературу и верил твердо, что сумеет в конце концов одолеть все трудности и все наладить.
Но Волка взяли на границе и, припомнив все старые и новые прегрешения, упрятали за решетку. На воле у него осталась жена с маленьким сыном, конечно, без всяких средств к существованию. Волк находился какое-то время под следствием в Десятом корпусе, а потом был отправлен на пять лет в Кресты. Там он клеил картонные коробки и много размышлял, сошел с ума и теперь находится в петербургской больнице святого Николая среди других, скорбных главой. На выздоровление его надежды нет. Жена с трудом сводила концы с концами: ей, учительнице, пришлось и белье чужое стирать, и шить, и цветы искусственные делать. Но все равно они жили впроголодь. Поскольку всему имеется предел, то настал час, когда она уже оказалась не в состоянии ни стирать, ни цветы делать, ни шить, ни страдать при мысли о муже и будущем сына, ни плакать, ни жить. Умерла.
Тут бы можно счесть, что история их жизни окончилась, если бы не ребенок, который, в соответствии с логикой развития человеческого общества, остался жив, хотя никому не был нужен. В наследство от родителей он получил одну лишь их добропорядочность. Невозможно было найти для него опекуна: существовали какие-то дедушки и бабушки, какие-то родственники, но толку от этого было мало. Покойница не оставила после себя никаких документов, никаких писем и адресов, а ее знакомые, немногочисленные, как всегда у бедняков, ничего о ней не знали. По всей вероятности, она давно порвала с родными, а потом жила в такой нищете, что из гордости не хотела возвращаться. А Волк жил, сидел по тюрьмам и сошел с ума — все под чужой фамилией. Дитя было внебрачное, некрещеное и ни в каких документах не записанное.
Не знаю уж, каким чудом дело это попало в руки Марте. Важно, что мы стараемся устроить мальчугана к каким-нибудь добрым людям. Судьба ребенка трогает, волнует до слез, но из потоков соболезнований и сожалений не могут так вот, вдруг, возникнуть добрые приемные родители. Знакомств у нас мало, люди все бедные, мальчик живет то в одной, то в другой семье. Марте с ним много хлопот, и в сердцах она поминает недобрым словом бедного Волка, хотя можно бы уж оставить его в покое. «Ребенка ему захотелось. Никогда не имел ни кола ни двора, копейка собственная в кармане не водилась. Женщине жизнь искалечил, в гроб вогнал ее — одна, без ребенка, она бы продержалась. А теперь вот обивай пороги всяких буржуев, ищи, к кому бы мальчонка притулиться мог, да еще отвечай за то, чтобы из него порядочный человек вышел». Я, видно, невпопад вступился за Волка (которого, собственно, даже не знал лично), дескать, человек пострадал за общее дело, работал, о себе не думал, и наш святой долг… «Что? Вы решили мне об этом напомнить? Как будто я не знаю сама! Он мне будет проповеди читать! Постыдился бы! Сам еще ничего для ребенка не сделал!»