— Да благословит бог! — пророкотал он густым басом.
— Аминь! — ответил высокий. — Что это такое?
— То, чего ты никогда не пил, — подчеркнуто заметил генерал. — Двадцатилетняя троянская ракия. И притом настоянная на специальных травах…
— Я бы предпочел без трав, — разочарованно сказал высокий.
— Попробуй, сын мой, попробуй, — снисходительно заметил игумен.
Младший брат поднял бутылку. Даже в темноте было видно, как у него взметнулись брови.
— Ну? — лаконично спросил игумен.
— Что тут говорить! — воскликнул высокий и снова поднял бутылку так стремительно, что обеспокоенный генерал выхватил ее и поставил на стол.
— Знай меру, дружок! — добродушно сказал он. — Проводи на практике свои демократические взгляды…
Когда подошел черед наливать старшему брату, тот молча отвел руку генерала. Младший брат оторопело поглядел на него.
— Ты с ума сошел! Не отравишься!
— Запретили мне, — сказал старший.
— Брось! Это как лекарство. Насыщено травами, ты разве не слышал?
Старший брат осторожно отпил несколько глотков. Напиток оказался крепким, но таким ароматным, что крепость почти не ощущалась. За последние десять лет ему вряд ли привелось отпить десятка два таких глотков, да и то на банкетах, когда приходилось провозглашать какой-нибудь тост. Алкоголь сразу же разлился по жилам, расслабил ноги, и в ушах зашумело, как от далекого стрекотания кузнечиков на лесных полянах.
— Боже, благослови! — снова пробасил игумен. — Принести вам лампу?
— Не беспокойся, батюшка! — остановил его младший брат. — Погоди немного, и у нас из глаз искры посыпятся…
Так оно и вышло — по крайней мере у генерала и младшего брата. Разгорячившись, они даже забыли про жареную рыбу, которую один из монахов чинно поднес к столу. Бас игумена почему-то странно сник, и теперь игумен не рокотал, а ворковал. Он один протягивал к рыбе свою белую, пухлую руку, брал за хвост добротный кусок и жевал, степенно и с достоинством. Разговор то затихал, то снова вспыхивал с пьяным оживлением, когда младший брат затевал спор с генералом. Старший не прислушивался к разговору, он безмолвно сидел у деревянных перил галереи. Маленькие глотки добрались и до головы, разорвав в клочья тонкие нити мыслей. Осталось лишь глубокое чувство тишины и покоя. Как в те годы, подумал он, в далеком краю, где в крутых прохладных оврагах дымились теплые источники… Именно там в первый и последний раз…
Эта мысль тоже оборвалась, оставив за собой белое видение. Мучительным усилием он отогнал его прочь. В эту ночь ему хотелось лишь тишины и покоя. Уже совсем стемнело, и монастырский двор заполнился мраком. Крутой склон горы за стенами исчез из виду, но над гребнем появилось белое сияние — очевидно, всходила луна. Когда разговор умолкал, слышалось журчание источника за деревянными воротами монастыря.
Вдруг протяжный тихий аккорд гитары мелодично прозвучал в тишине, и все невольно приумолкли. За ним последовал другой и шум множества шагов по деревянной лестнице на галерею. Затем шаги затихли, осталась лишь мелодия, заполнившая двор ясными, чистыми звуками. Все это было так неожиданно и прекрасно, что сидевшие за столом затаили дыхание.
— Со вчерашнего дня у нас гости, — проговорил игумен.
— Тише! — нетерпеливо перебил генерал.
Но, очевидно, их заметили, потому что гитара так же внезапно смолкла. Снова застучали шаги, и они вскоре разглядели группу юношей и девушек в туристической одежде. Их оголенные ноги белели во мраке. Юноша с гитарой сдержанно поздоровался.
— Хорошо бы ты, парень, присел к нам да поиграл немного, — сказал игумен.
Юноша мгновение поколебался.
— Сейчас не могу, — сказал он. — У нас дела…
— Знаем ваши дела, — шутливо заметил генерал.
Девушки рассмеялись, а гитарист, недовольно поморщившись, ушел. Чтобы не оставить друзей в одиночестве, из-за гор выглянула восходящая луна. Во дворе пролегли тени, побелели и засветились гладкие сосновые доски галереи. Только церковная стена еще более почернела и сильнее затрепетали огоньки свечей за узкими окошками.
— А прописку вы для них ввели, батюшка? — с любопытством спросил генерал.
— Какая прописка, сын мой, здесь дом господен, — ответил баритоном игумен.
— Тут идут такие шуры-муры! — пробормотал с оттенком зависти генерал.
— Ничего, сын мой, это тоже от господа, — снисходительно пробурчал игумен.
— Вот тебе и на, а я-то думал, что от дьявола, — шутливо заметил младший брат.