И Павел начал повторять свои рассказы. Старик сидел перед ним в своей обычной позе, потягивал трубку и слушал.
Ни один рассказчик не может буквально повторить свой рассказ о пережитом. Потому Павел, повторяя свою повесть о Барбаре, забыл упомянуть, что она стояла, подняв вверх руки, и что вода падала ей прямо на плечи.
— Не так! Не так было! — воскликнул старик и поправил его. Павел удивился и продолжал рассказывать. Затем он снова пропустил какую-то подробность, и старик опять настойчиво его поправил.
— Не так это было! — говорил он и сам принимался рассказывать о событии точно теми же словами, какие он услышал от Павла в первый раз.
Павел удивился. Он и допустить не мог, что старик уделяет его рассказам столько внимания.
С этих пор о любовных приключениях Павла они рассказывали вдвоем. Стоило Павлу пропустить что-нибудь, как дед Йордо тут же вмешивался и продолжал рассказ вместо него. Павел просто поражался тому, что старый пастух запомнил буквально все мельчайшие подробности. Мало того, рассказывая, он воспроизводил каждую интонацию Павла, каждую паузу, каждый жест, и глаза у него блестели, словно это он сам видел перед собой варшавянок. Дошло до того, что Павел только начинал рассказ, а дальше говорил уже дед Йордо. Он великолепно справлялся с неизвестной обстановкой и чужими именами, как будто всю жизнь был знаком со всеми этими местами и людьми. Он словно бы перевоплощался в Павла. По углубленному выражению его лица было видно, что он хорошо представляет не только обстановку и события, но и себя самого, движущегося в в этом мире чудесных огней и прекрасных женщин.
Представляю себе, как в его устах звучало, например, следующее:
«Я стоял перед дверью, этой массивной дверью, и ждал. Гремела музыка, вечер уже начался, и я решил войти. Честное слово, у меня было предчувствие, что в этот вечер должно что-то случиться…»
А когда дед Йордо передавал разговоры Павла с женщинами, лицо его принимало такое живое и непосредственное выражение, что делалось похожим на лицо Павла, оставаясь в то же время его собственным лицом, лицом человека, принимающего в событиях непосредственное участие. Больше всего ему нравилась дерзость Павла, эта его вечная устремленность вперед, всегда озаренная счастливой улыбкой.
Из трех женщин деда Йордо особенно привлекала Мария. Он важно сутулился, глотал слюну и говорил:
— Расскажи-ка мне еще разок про монашку!
И даже спорил.
— Какая же из них была самой красивой? — однажды спросил он Павла.
— Ева, — ответил тот, не колеблясь.
— Неверно! — возразил с негодованием старик. — Разве можно Еву равнять с Марией. Ева — ребенок, а монашка — настоящий человек!
Когда Павел уходил спать, старик оставался под дубом почти до рассвета, сидел и курил трубку за трубкой. Геолог сквозь сон слышал, как он бормотал:
— Хе, Мария!
Павел относил все это за счет сильной впечатлительности старика и не больше.
Но он был прямо-таки поражен, когда в последующие недели старик совсем забросил свое стадо. Он выводил его к роднику и оставлял его тут до вечера. Заметив на горизонте возвращавшегося Павла, скорее спешил к дубу. Теперь он равнодушно проходил мимо блеющих овец и баранов, не называл их по именам, и в торбе у него теперь не было ни стебелька из тех особо вкусных трав, которые так нравились его питомицам. Он безучастно смотрел на них и не обращал никакого внимания даже на свою любимицу Веду. Потом заталкивал животных в кошару, закрывал калитку и снова спешил к дубу. Его большие мудрые глаза блестели совсем по-новому.
— Уж не болен ли ты, дед? — обеспокоенно спрашивал его геолог.
— А что мне сделается! — восклицал старик и энергично попыхивал трубкой.
Ночью он почти не спал. Сидел под дубом в состоянии нескончаемого бодрствования. Просыпаясь ночью, Павел каждый раз видел под дубом то вспыхивающий, то гаснущий огонек дедовой трубки.
Однажды до палатки геолога долетел его голос.
— Жажда! — говорил сам с собой дед Йордо. — Какая жажда!
А Павел удивлялся, потому что родник был совсем близко. Ему и в голову не приходило, что эту жажду нельзя утолить даже самой прозрачной, самой студеной водой.
В другой раз, утром, когда они стояли, глядя на восходящее солнце, пастух внезапно спросил:
— Послушай-ка, Павел, через сколько лет человек может родиться снова?
— Не знаю, — ответил Павел, — такого вроде бы не бывает.
— Бывает, бывает, — упорствовал старик. — Мой дед говорил, что человек снова рождается, как только пройдет половина времени его мучений, и, — добавил он каким-то странным голосом, — чем быстрее умрет человек, тем он раньше родится!