Здесь, в этом караван-сарае, среди этих людей умерла бабка Гюрга, а за ней и Деянка — последний побег большого богатого рода Хадживраневых из Перуштицы.
А Исмаил-ага заперся в мужской половине Устин-сарая. Он заново все передумывал, взвешивал свою вину, а подчас, вспоминая бабку Хаджийку, стонал от ярости. Осенью он неожиданно решил покинуть Устину. Продал Шабану-аге свою долю поместья и уехал далеко на юг вместе с пятью женами и новой своей бедой, не только мужской и не только своей.
Он уехал, так и не убив никого в горах, потому что мысль о расплате показалась ему вдруг мелкой и смешной. Не это было главным. Он уехал, так и не забрав золота, зарытого у восьмой бочки, той, что с десятью обручами, и под плитой у каменной колоды. Не до золота было ему.
А через год он вернулся, но ненадолго — повидаться с братом и поискать, не ожил ли в болгарском селе кто-нибудь, достойный владеть тайной клада. Не хотелось ему тащить ее до могилы.
Она, как слепень, мешала ему спокойно сосредоточиться на последней и, может быть, самой важной истине, которая готова была вот-вот родиться из всего пережитого.
Ежели ты правоверный и к тому же ага, всегда ли ты порождаешь предательство и обман, всегда ли наступает час, когда ты становишься убийцей, даже если ты благороднее и справедливее других?
Вскоре затем началась Освободительная война.
Перевод Т. Колевой.
Дико Фучеджиев
ЖИЗНЬ, ЭТА КРАТКАЯ ИЛЛЮЗИЯ…
— Вот он! — сказал рыжий и мотнул головой.
— Где?
— В углу террасы, у балюстрады. С девушкой…
— Ага… Вижу. Красивая девчонка.
— Наверное, какая-нибудь перелетная птичка. Из тех, что шляются по курортам и ловят «сазанов».
Двое мужчин поднялись по ступенькам и стояли на террасе. Воздушно-легкое здание ресторана, пол террасы, расписанный квадратами, дома, пляж, море — все выглядело слепяще-белым под августовским солнцем. Голова рыжего пылала огнем. Бесцветное небо мягко стонало и расплавленными, дрожащими волнами изливалось на город и море. В сущности, стонала зеленая вода моря. Самым странным было то, что, несмотря на оглушающее, палящее безветрие, вода колыхалась. Зеленая, покрытая белыми гребнями, бегущими от горизонта к берегу и назад, к горизонту, которого она никогда не могла достичь, — она стонала. Пронзительно кричали чайки, они камнем падали вниз и тотчас же взмывали ввысь, точно напуганные ядовитым, светло-зеленым цветом воды. В этой яркой зелени таилась угроза, вернее, угроза и беспокойство как бы излучались водой и властвовали надо всем, включая песчаную полоску пляжа, пустынную и безлюдную в этот послеобеденный час.
— Присядем? — спросил второй, моложавый, но смуглый, как цыган, с тонкими смолисто-черными усиками.
Не дожидаясь ответа, он шагнул вперед и сел за столик недалеко от парапета, наискосок от «перелетной птички».
— Свинство! — ругнулся рыжий и примостился рядом, у локтя своего приятеля. — Из-за этого волнения и моря больше не понюхаешь.
— А ведь он совсем мальчишка, — сказал смуглый. — Вчера он показался мне старше.
— Темно было.
— Совсем юнец. Просто беленький пай-мальчик.
— Это неважно. Знаешь, его зовут Солнышко.
— Солнышко? Наверное, из-за цвета волос. Они выглядят совсем светлыми.
— Это уж от солнца. Выгорели, — усмехнулся рыжий. — А так он русый.
Под нависающим фасадом ресторана томился официант в белой куртке, белой рубашке с пристегнутым крахмальным воротничком и галстуком бабочкой. Изнывая от жары, он поглядывал на столики, за которыми сидели редкие посетители. Его вопросительный взгляд остановился на пришедших.
Рыжий поманил его пальцем.
— Две рюмки мастики со льдом, — заказал он, не взглянув на поданный ему прейскурант, — и салат.
Официант черкнул в блокноте карандашом и хотел уйти.
— А вон тому парню — бутылку Карловского марочного и какую-нибудь закуску.
— Какому парню? — спросил официант, не разгибая спины.
— Тому, что возле балюстрады… с девушкой.
— Ах, Солнышку, — улыбнулся кельнер. — Только, позвольте заметить, Нико вряд ли будет пить вино в такую жару. Впрочем, как прикажете.
Профессиональная улыбка застыла на молодом красивом лице официанта. Не впервые незнакомые посетители заказывали что-нибудь для Солнышка. Какие только люди не прошли через эту террасу, и все они обращали внимание на Нико. Но официант не сказал этим двум, что юноша, как правило, отказывался от угощения; это не в его интересах, да и по опыту он знал, что лучше не противиться желаниям клиентов, какими бы странными они ни казались.