— Прошу, садитесь! Какие там извинения. Это мы должны просить прощения за то, что побеспокоили девушку.
— Ничего, ей все равно пора домой.
— Кельнер! — крикнул рыжий. — Льду и еще одну рюмку.
Он сел на место, вздохнул и сказал, улыбаясь:
— Ну вот. Раз уж мы почти знакомы, то разрешите представиться. Велико Романов и Росен Пештерский, — он указал на усатого, который приподнялся со стула и слегка поклонился. — Артисты.
Официант поставил на стол лед и удалился. Рыжий положил в каждый бокал по кусочку и поднял свой.
— Будем здоровы! За приятное знакомство!
Они чокнулись. Нико отпил немного и запил огненный глоток водой. Он не мог сказать им, что не любит мастику и что сейчас у него вообще нет желания пить. Рыжий был очень любезен, а перед чрезмерной любезностью Нико всегда чувствовал себя неловким и совершенно беспомощным. На грубость можно ответить грубостью: причины твоего поведения лежат в поведении других. Любезность же обезоруживала его.
Он собирался спросить, в каком театре они играют, когда увидел руки смуглого. Они не были похожи на руки артиста. Они были грубые, с корявыми массивными ногтями, с покрытой черными точками кожей. Это скорее руки, делающие физическую работу. Тяжелые, невыразительные руки. Все в этом человеке было тяжелым и невыразительным, даже его большие черные глаза, которые могли бы казаться красивыми, если бы не их бычий взгляд. Крупные выступающие скулы и опущенные углы губ, подчеркнутых усиками.
Вопрос о театре, в котором они играют, было первое, что пришло в голову Нико, но теперь он промолчал. Подозрение, что его обманули, словно сковало его мысли и еще больше усилило неловкость. Черт его знает, чересчур уж любезны эти люди, а сверх всего говорят такое, чему трудно поверить. И нельзя проверить, правда это или нет! В сущности, это его мало интересует. Это имеет значение только сейчас, в данный момент, когда он сидит за их столиком.
— Мы здесь в первый раз, — сказал рыжий и улыбнулся. — Вы понимаете, никого не знаем. Приехали на машине, на «вартбурге». Путешествуем. Иное дело, когда есть знакомые. Вы понимаете?
Нико смотрел на руки смуглого. Что ж тут понимать? Может, этот человек, правда, артист, а его руки огрубели от возни с машиной. Но все-таки эти массивные ногти…
Рыжий говорил отрывисто, как бы с трудом подбирая слова. И в его улыбке сквозили скрытое смущение и неловкость, будто он извинялся за что-то. За что — неизвестно. Кто их знает, что это за люди. Чудаки какие-то…
— Верно. Человек должен иметь знакомых, — сказал Нико после того, как рыжий замолчал.
«Нет, они не артисты. Этот не может пяти слов связно сказать».
— Это точно, — отозвался смуглый, и усики на углах его рта зашевелились. — Мы были на пляже вчера, когда вы вытащили тех мальчишек. Еще немного — и они утонули бы, — закончил он.
— Волны, — сказал Нико и взглянул на море. Он почувствовал, что краснеет, а по груди у него ползли капельки пота.
— При чем тут волны? — махнул рукой смуглый. — Просто щенки… К тому же, как только люди видят, что кто-то тонет, сразу в сторону. Или глазеют. Мало кто хочет рисковать своей шкурой. Будем здоровы!
Нико тоже поднял бокал, хотя ему совсем не хотелось пить. Опять запил мастику глотком воды. И пить не хотелось, а пил. И не сиделось, а он все сидел. Сидел, словно загипнотизированный своей неловкостью, порожденной словами этих мужчин, их жестами, взглядами и улыбками. Казалось, весь воздух вокруг их стола был напоен этой неловкостью, а он не мог разорвать эту сеть, невидимую и бесплотную. Не мог встать и уйти. Эти люди ничем его не обидели. Они даже не просили его ни о чем. Просто хотели познакомиться, так как никого здесь не знают.
«Почему шкурой? Человек рискует жизнью. А жизнь — не шкура. Все было бы иначе, если б жизнь человека заключалась только в шкуре».
Рыжий был прозорлив. Он чувствовал, что разговор не клеится. Он ждал, что парень будет форсить, как и подобает морскому волку. Эти ребята с побережья все как один считают себя морскими волками и с простыми смертными, сухопутными жителями держатся высокомерно и даже нахально. Они много позволяют себе — внимание курортников избаловало их, всегда в них кто-нибудь нуждается. Походка у этих парней вызывающая, женщин они оглядывают взглядами знатоков. Женщины согласны на многое за одну прогулку по лунной дорожке в каком-нибудь старом корыте в сотне метров от берега. В сущности, их избаловали именно женщины. И дело не только в прогулках на лодке — это все же до некоторой степени романтично. Часто они идут на все за связку бычков или скумбрии, за пойманную в прибрежных скалах кефаль.