Делегат горячо приветствовал летчика. Он был взволнован. Он никогда не видел на таком близком расстоянии работы летчика. Он любовался им. Он беседовал с ним – говорить было немыслимо – но эта немая беседа на горячем; солнечном! ветре была глубоко содержательна. Он чувствовал, что летчик отвечает ему. Они говорили о самом: высоком и лучшем, о чем могут говорить друг с другом; советские люди. Улыбка летчика казалась ему родной. Этого знакомства он не может забыть и причисляет его к самым ярким событиям своей жизни.
Был в 1905 году анархистом. Сидел в тюрьмах. Много бедствовал, мытарствовал, но стойко боролся с царизмом. В семнадцатом году вступил в коммунистическую партию и с клокочущей своей энергией принялся за организованную революционную работу. Был на фронтах, потом работал по восстановлению хозяйства и всюду вносил горячность, добросовестность, страсть.
Сейчас в маленьком городке работает в секции совета по благоустройству города и специализировался на тротуарах.
Надоел всем. Перессорился со многими, но добился невероятных результатов: проложил уже почти во всем городке прекрасные ровные асфальтовые тротуары, а на многих улицах и – мостовые. Ездил в область, добивался материалов, ссорился, телеграфировал, переписывался, таскал бюрократов по товарищеским судам и контрольным комиссиям, но добился: городок поражал ровными новыми тротуарами.
Много энергии уходит у него на сохранение тротуаров. Он объезжает на велосипеде каждый день в разные часы улицы. Если на тротуар наезжала телега, если дворники не подметают их, если бросают откуда-нибудь на тротуары тяжелую кладь, – Он арестовывает, возбуждает процессы. Ярость его беспредельна.
Теперь, по московскому образцу, он освещает улицы и площади прожекторами с вышек домов.
Самые острые периоды борьбы уже прошли. Он признан. Его уважают и любят. Ему уже легче доставать материалы, деньги, людей. Но деятельность его не ослабевает. Он так же мчится на своем велосипеде, так же обходит город пешком, стоит и долго думает на улицах и площадях – один или с товарищами, – а ночью так же долго не гаснет свет в его окне: он работает, составляет планы и сметы…
Среди многочисленных туристов на празднество приехал финн, окончательно молчаливый человек. Его обслуживали, как и всех, очень внимательно. Возили, кормили, показывали достопримечательности, приветствовали. Он очень редко задавал вопросы переводчикам, внимательно смотрел, ходил. Приехал он из маленького городка в Финляндии, где жил постоянно. Он никогда не был в крупных городах. Москва поразила его, оглушила своими масштабами, мощью строительства, невиданными заводами, шумными улицами, обилием людей. В некоторые моменты он приоткрывал рот и смотрел, как деревенский юноша. Бывали дни, когда от обилия впечатлений он сильно уставал, и на следующий день для него сокращали программу экскурсий.
Его спокойствия никто не нарушал. Ему не задавали вопросов, на его редкие и скупые вопросы отвечали тоже кратко. Он был вежлив, корректен, по-своему любознателен. Иногда выходил из гостиницы один, останавливался около больших домов, готовых и строящихся, наблюдал густое автомобильное движение и опять, как деревенский юноша, открывал рот и клал руки на поясницу. Наконец, когда срок пребывания его в СССР закончился; и он вошел в числе прочих уезжающих в вагон, он вдруг подозвал к себе одного из работников Интуриста, поблагодарил за гостеприимство, затем сделал неловкую паузу и с ехиднейшей и злой гримасой сообщил как непреложную новость. Чувствовалось, что это гложет его давно, но он боялся высказать это, а теперь, уезжая, наконец, решился:
– Все это у вас хорошо, слов нет, но все-таки вы должны понимать, что, например, я – человек высшей расы, а вы – представители низшей. Наша нация принадлежит к высшей расе, понимаете, к высшей, а вам этого никогда не достигнуть. Поняли?
Работник, обслуживающий иностранцев, должен быть особенно вежлив и выдержан. Смеяться над глупостью гостя никак нельзя. Но в данном случае работник не выдержал: он, глядя на представителя «высшей расы», неудержимо смеялся все время, пока не ушел поезд.
Впрочем, моментами он прекращал смех, потому что белое лицо гостя было жалко.
Он говорил отрывисто, с неприятной точностью, которая явно скрывала тайное голосование:
– Наука теперь далеко пошла. Все становится ясным. Думаете, земля круглая? Ничего подобного. Земля – грушевидная, и огромная трещина обнаружена в ней.