Умереть по бедности
Господи боже мой, господи боже мой, совсем другая выпала бы нам жизнь, не родись я у нас в селе. У нас в селе, знаете ли, рождественскую ночь празднуют вовсю, иначе не могут, пляшут, хохочут, поют, пьют, обжираются, а бывает, и концы отдают. Уж такие мы люди. Очень даже хорошие, в полночь — на мессу, потом собираемся всем семейством, вильянсико[5] проорем — для виду, чтобы по соседству разговоров не было, а там — гуляй, душа, жизнь коротка! Но при всем том, сеньор, наше село не только гулянками славится: были у нас и святые, и мученики, и святош невпроворот, а в последние годы и черный рынок появился, и деляг хватает. Так-то вот; ежели угодно вам, все как везде, только малость получше, — верно? — получше, потому что наше село... Старокастильское оно, этим все сказано.
Ну так вот, в нашем селе у всех в крови, само собой, страсть к приключениям, все мы — завоеватели Америки. О чем и хочу рассказать вам нынче вечером, вы ведь, сдается мне, не больно разбираетесь в таких вещах, понятное дело, вы, люди ученые, не знаете, что с чем едят. Я говорю «не знаете, что с чем едят», чтобы вы сразу поняли: перед вами человек бывалый, тертый, поездил, свет повидал; а просиди я всю жизнь у нас в деревне, сказал бы, по старинке, что не знаете вы даже, как обедня поется, и это, согласитесь, звучит очень уж по-церковному, никак не вяжется с моими прогрессивными взглядами. Так-то вот. Ну, стало быть, Колас, двоюродный мой, уже женатик, и ваш покорный слуга... Само собой, с нами и жена Коласа, супружница его, Бласа Наррос, из такой она семейки — скупердяи, грубияны из грубиянов — так вот, мы все втроем подались в Нью-Йорк, — ничего себе размах, верно? — в страну толстосумов попытать счастья. Местечко мы нашли у нашего посла, состояли при нем, при послице и послятах, компания чуток тошнотворная, и мнили о себе много, но добрые христиане, а главное, платили нам потрясно. Бласа занималась сладкими блюдами и постелями, да еще ходила в drug-store, это у них лавки такие, вроде той, что у нас в селе, торгуют всякой всячиной, только там они куда больше, с грузоподъемниками, и с кино внепрерывку, и с закусочной, и с курительной, где треплются про политику и про кошмарные зарубежные проблемы. Колас, тот мыл машины, и чистил обувку, и выгуливал собак в Сентрал-парке, там они облегчались, а перед случкой он расчесывал их, так что любо-дорого, и вешал бубенцы на ошейники, потому что там это дело делается по-серьезному, с документами и в большом порядке, не то что у нас, мы же просто дикари, послушайте. Ну а я-то... По моей части были дела особой важности, так сказать, деликатные, знаете ли. Не буду хвастать, но я-то человек не без образования, у нас в селе мог за себя постоять, не думайте. Ну и в Америке в этой я ходил на почту, наводил лоск на позолоченные дверные ручки, чего-чего, а этого добра хватало, и следил, чтобы детки не спалили дом, когда родители уходили. Случалось, и оплеухи им отвешивал, полновесные, от всей души, это же была шайка богатеньких подонков, воспитаны хуже некуда, ломаный зонтик и тот воспитанней, так их папеньку, а уж спеси... Еще ходил платить по счетам сеньоры, и поливал ее цветочки в горшочках, и следил, чтобы у нее в аптечке было все что надо, тут тебе пилюли и от головокружения, и от мигрени, и для аппетита, и для кислотности, и снотворные... И ходил в лавку, где торгуют дарами моря, в те дни, когда хозяевам хотелось вкусненького, чуть не каждый божий день, бедняжечки, жрали без передыху, себя не жалели, а зачем ходил — проследить, чтобы прислали все свеженькое, а не размороженное, а когда хозяева устраивали у себя вечеринки с танцами и спиртным, я обслуживал гостей, чтобы не надели чужое пальто либо шарф. Словом, образцовая жизнь. Не без тягот, но очень культурная, очень господская, и уж такая благовоспитанность, можете мне поверить, уж такая благовоспитанность...