В тот же вечер они. сели на пароход, отправлявшийся в Неаполь.
Когда пароход снялся с якоря и вышел из гавани, а Адриана, слегка оглушенная криками и гомоном суетливой толпы на причале, грохотом и скрежетом кранов и лебедок, пришла в себя, она стала смотреть, как берег уходит вдаль и все, что она видит, уменьшается в размерах: толпа на пристани и трепещущие над ней платки, суда на рейде, дома на берегу; вот уже весь город сливается в светлую туманную полосу у подножья красновато–серых гор, усеянную неяркими точками огней, — и тут она почувствовала, что опять погружается в сон, сон наяву, но при этом глаза ее все больше раскрывались от страха, по мере того как пароход, сотрясаясь всем корпусом от ритмичных ударов винтов, — того и гляди, сломается, хоть он и огромный, — углублялся в безбрежное море, слитое воедино с небом.
Чезаре посмеялся над ее страхами и, взяв под руку, чего прежде никогда себе не позволял, повел ее к тому месту на палубе, откуда можно было видеть могучие, сверкающие сталью поршни, которые приводили в движение винты парохода. Но она, и без того смущенная прикосновением его руки, не выдержала открывшегося у ее ног зрелища, а еще более — горячих испарений, напитанных запахом машинного масла, ей стало дурно, она качнулась и чуть не упала ему на грудь. Но удержалась и пришла в ужас перед силой своего неосознанного желания уступить охватившей ее слабости.
— Тебе плохо?
В голосе его звучала тревога.
Она отрицательно покачала головой — говорить не было мочи. И они, по–прежнему рука об руку, пошли на корму и стали смотреть на фосфоресцирующий след корабля в море, казавшемся черным под небом, усыпанным звездами, к которым из гигантской дымовой трубы медленно вздымались густые клубы дыма, раскаленного докрасна в топках. Довершая волшебную картину, из моря выплыла луна: сначала на горизонте показался окутанный дымкой огромный багровый лик, словно какой–то властелин в грозной тишине осматривал свое водяное царство, потом мало–помалу лик посветлел, и бескрайний морской простор засверкал серебром. И Адриана еще больше встревожилась, снова почувствовав, как неотразимо влечет и манит ее томительно–сладкое желание упасть без сил ему на грудь.
Случилось это в Неаполе, в тот момент, когда они выходили из ресторана–варьете, где поужинали и посмотрели концерт. Ее спутнику в его ежегодных путешествиях не раз случалось выходить поздно вечером из подобных заведений под руку с какой–нибудь дамой, но на этот раз, когда он по привычке предложил Адриане руку, из–под шляпки с пером и огромными полями сверкнул такой пламенный взгляд, что он, сам того не сознавая, прижал ее руку к своей груди. Этого было достаточно. Пожар вспыхнул.
В полутьме закрытого экипажа, отвозившего их в гостиницу, они сплелись в объятия, губы их встретились в ненасытном поцелуе, и за несколько коротких мгновений они рассказали друг другу все: он узнал всю ее жизнь, сотканную из долгих лет молчания и муки. Она рассказала ему, что всегда, всегда его любила, не желая этого и не зная об этом; а он — какой желанной была она ему в юности, как он мечтал прижать ее к сердцу, быть с ней всегда! Всегда!
Это было безумие, неистовство, бушующее пламя, питаемое страстным желанием наверстать за немногие дни, счет которым открыл смертный приговор, свои потерянные годы, годы v воздержания от чувства, годы затаенных желаний; им обоим так необходимо было забыть обо всем, отрешиться от прошлого, от самих себя, какими они были по отношению друг к другу прежде, когда соблюдали внешнюю благопристойность, навязанную им жестокими нравами их городка, жителям которого их нынешняя любовь и предстоящая свадьба представятся позорным делом, святотатством.
Свадьба? Нет. Зачем ей вынуждать его на такой непристойный в глазах окружающих поступок? Зачем связывать его какими–то узами, когда ей так мало осталось жить? Нет–нет, только любовь, любовь безумная и всепоглощающая, на весь короткий срок их путешествия, любовного путешествия без возврата, путешествия через любовь в смерть.
Она не сможет вернуться домой, к сыновьям. Она хорошо это понимала, когда садилась на пароход, она знала, что из–за моря для нее обратной дороги нет. Теперь она поедет об руку с ним дальше, как можно дальше, поедет, ни о чем не думая, без оглядки, навстречу смерти.
Они посетили Рим, Флоренцию, затем Милан, но нигде почти ничего не видели. Таившаяся в ней смерть напоминала о себе острой колющей болью и еще больше разжигала их страсть.
— Ничего! — говорила она при каждом приступе. — Ничего... И хотя от боли лицо ее заливала смертельная бледность, она тянулась губами к его губам.