— Не знаю, как придется.
— Не знаешь! А кому же за тебя знать?
— Я что-то сдал немного. Придется месяца три отдохнуть.
— Деньги у тебя есть?
— Есть. Четыре рубля с копейками.
— Тьфу! — сплюнул Карл, точь-в-точь как отец в подобных случаях. — И ты думаешь, что мы за четыре рубля будем тебя кормить три месяца? Да я тебя и три дня держать не стану, понял? Я буду работать, а он — отлеживаться, мою кровь сосать! Что ты мне хорошего сделал? Приличия ради, хоть бы десятку брату привез.
Юрис, подперев голову руками, с интересом смотрел на брата.
— Одного дня тебя держать не стану!.. — кричал обозленный Карл.
— Иди-ка лучше спать. Не волнуйся и зря не расстраивайся — тебе завтра рано вставать. А гнать меня не придется, сам уйду.
Юрис встал и вышел в сад. Запущенные яблони, вишни, кусты крыжовника и смородины разрослись, словно лес. Под ногами хрустели опавшие сухие ветки, крапива жгла руки, от влажной земли поднимался запах гнили. Юрис остановился в темноте и приложил ладонь ко рту. Гнилостный запах, казалось ему, шел здесь от каждого стебелька… Воздух был такой, что спирало дыхание.
Он пошел в самый дальний угол сада, где стояла полуобвалившаяся, обвитая плющом беседка. Тут он когда-то любил сидеть. Ни дорожки, ни тропинки — все заросло, замшело. Кусты крыжовника и колючий бурьян цеплялись за платье. Мрак, казалось, глыбами опускался с покрытого туманом неба, ничего нельзя было разглядеть. Со стороны дороги доносился стук колес и фырканье лошадей.
Чуть не ощупью добрался он до беседки. Она совсем сгнила и развалилась. Нагнувшись, он вошел в нее, осторожно сел на трухлявую дощатую скамейку. Она хрустнула, но выдержала. Внутри тоже все заросло крапивой и лебедой. Должно быть, сюда давно никто не заглядывал.
«Может быть, после меня за эти шесть лет никто здесь и не был», — подумал Юрис, и ему опять стало немного легче.
Вдруг он вздрогнул и насторожился. На дворе отец бранился с Карлом. Но он прислушивался к другому: кто-то шел по саду, шел и останавливался. «Зачем она идет, что ей нужно?» — спросил он себя, но не мог и не хотел ответить на этот вопрос.
Кусты зашуршали, шаги стихли, и у входа в беседку возникла темная фигура.
— Ты тут, Юрис?
— Да, Лиза. Извините, — мачеха!.. Входите, входите.
Она еще плотнее укуталась в большой платок и, нагнувшись, вошла.
— Где ты сидишь? Темно, ничего не видать.
— Темно… Садись сюда, — он хлопнул рукой по скамье.
Она села и поправила выбившиеся из-под платка волосы.
— Ишь куда забрался. Точно спрятался… Ты, должно быть, боишься… меня или еще кого?
— Может, и так…
— Почему ты… — Она замолчала и стала прислушиваться. Слышно было только, как отец с сыном бранились во дворе. — Ты не болен?
— Может быть. У каждого из нас своя болезнь.
— Верно… у каждого своя, у каждого своя.
Опять молчание. Казалось, что они, в темноте, боялись друг друга.
— Как тебе все это время жилось? — тихо спросила Лиза.
— По-всякому. Иногда хорошо, иногда хуже, но я не жалуюсь. Я ушел далеко вперед.
— По правде сказать, я тебя толком не пойму…
Юрис улыбнулся.
— Видно, ты недаром прожила шесть лет с моим отцом. Раньше ты очень хорошо меня понимала. Видишь ли, я за это время многому научился.
— Какому-нибудь ремеслу?
— Нет, вообще… Это трудная школа, и многому в ней можно научиться. Разве ты не замечаешь, что я стал другим?
— Не знаю, как бы сказать…
— Говори смело, когда-то мы ведь были друзьями.
— Друзьями… Уж очень ты стал резкий. И потом, сидишь ли ты, стоишь или говоришь — все время ты улыбаешься, и такой нехорошей улыбкой. Вот я и боюсь тебя.
Юрис провел рукой по лицу.
— Не знаю, может быть, ты и права. Но все это оттого, что я в отцовском доме. В отчем доме… родительская, братская любовь… какие пустые, ничего не значащие слова. Эта любовь цветет или увядает в зависимости от того, сколько денег ты выложишь на стол. Я еще не сказал тебе, что мне предстоит дальний путь. Я уйду далеко на много лет, быть может навсегда. Захотелось провести сутки в отцовском доме, а меня гонят… Мне это больно. Не оттого, что гонят, а оттого, что я поступил против своих принципов, оттого, что вздумал сюда заехать. Я ведь знаю их… Напрасно я приехал. Этот запах гнили невозможно вынести. Надо уходить.
— Неужели сегодня вечером? И не переночуешь?
— Как мне тут ночевать? Я в этом доме и глаз не сомкну. К тому же Карл только что сказал…
У Лизы сверкнули глаза.
— Ты не слушай, что он болтает! Я здесь хозяйка, я тоже могу сказать.