Мартынь бросает оголенную палку.
— Садись, — зовет он Катрину, — отдохни.
Девушка оглядывается, подходит к обгорелому пню с еще белой верхушкой и садится. Грабли она не выпускает из рук.
— А ты?
— Я? — Мартынь машет рукой, потом засовывает ее в карман и становится против Катрины. — Изрядно досталось…
Катрина становится серьезной.
— А то нет? Ты только жжешь хворост, а до других тебе и дела нет. Еще немножко, и вся рожь бы пропала.
— Я же вчера сказал — следите… Хворост нарочно подальше убрал. Почему на подмогу не позвала.
— Разве я не звала?
— Надо было сразу кликнуть. Смотри, как устала, весь лоб мокрый.
— Лоб… — смеется она, проводя тыльной стороной руки по лицу. — Вся спина мокрая.
— У меня тоже. — Парень поводит плечами, и его белые зубы снова сверкают. Потом, вдруг заметив что-то, он отходит в сторону и нагибается.
— Катрина, это не твой платочек?
Катрина удивленно хватается за голову.
— Мой… Наверно, давеча потеряла. Не обгорел?
— Гляди. Половины как не бывало. Пропал твой платочек.
— Жалко! — вздыхает Катрина. — Я к нему так привыкла.
Она протягивает руку, берет обгоревшую тряпку и осматривает.
— Чего уж тут… Пропал… Отец опять заругается, — и бросает платок на землю.
— Я тебе новый куплю, — говорит Мартынь серьезно.
— Ты? — улыбается она.
— Я, — еще серьезнее повторяет он. — Завтра мне все равно в лавку идти, лопату покупать. Принесу тебе новый платочек.
Девушка качает головой.
— Лучше не надо. Откуда у тебя деньги! Я уж сама… Садись. — Она отодвигается на самый край пенька. — Ну, как твои дела?
Парень сидит рядом и смотрит на ее черные, обгоревшие лапти.
— Ничего. Если дождь не пойдет, можно будет на той неделе вскапывать.
— Лопатой? А отец лошади не даст?
— Отец… — Мартынь только рукой махнул. — Говорят, мачеха похвалялась, что напиться из своего колодца — и то не даст.
— Беда с ней. Ну и ты ее немало позлил.
— А она меня! С ума сойдешь, глядя, как они живут. И это лесник! Тащат у рабочих, тащат у барина. Без бутылки водки и сажени дров не получишь. А раз я так не могу… значит, сразу враг им.
— Еще удивительно, как ты у барина эту вырубку получил и отец не пожаловался.
— Он не знал, — усмехнулся Мартынь. — Я тайком ухитрился получить. А то бы не дал. Чтобы здесь, рядом с вами, — да ни за что.
— Нас… Меня они невзлюбили, — говорит Катрина потупясь. — А что я им сделала…
— На что тебе их любовь? — сердито говорит Мартынь. — Обойдемся и без них! — Слегка робея, он протягивает руку, обнимает Катрину за талию и стремительно привлекает к себе. Катрина не противится. Потупив глаза, она улыбается и носком лаптя царапает обуглившуюся землю. Потом, будто очнувшись, вырывается и вскакивает.
— Пора домой, — и чуть виновато добавляет: — Отец в лощине косит. Мне надо поросенка покормить… Молоко на творог согреть надо.
Он понимает. Большие, глубокие глаза доверчиво смотрят на Катрину, и взгляд их льнет к загорелому лицу, словно бабочка к полному росы цветку. Они прощаются взглядами.
Колосья с тихим ропотом тянутся к рукам жницы. Мартынь тоже встает.
— Катрина! — окликает он ее тихим голосом, будто ему нужно сказать что-то очень важное. Девушка оборачивается. — Катрина! А платочек я тебе завтра куплю.
Катрина с минуту стоит задумавшись, может быть, не расслышала хорошенько. Потом, махнув рукой, бегом бежит домой. Серая юбчонка смешно бьет ее по ногам.
Наверно, улыбнулась… Отсюда не видно, но Мартынь уверен, что она улыбается. Его сердце, все его существо переполняет неуемная радость, и приходится сдерживаться, чтобы не крикнуть по-ребячьи, не перескочить через разлапистый пень — прямо на огнище, по которому еще скачут сверкающие искры.
Вот он лежит, цветистый красный платочек! Парень бережно поднимает его и осматривает с такой жалостью, будто это с самой Катриной случилось несчастье. Как мягко ложится он на шершавые ладони. И как от него приятно пахнет. Парень хочет поднести его к носу… но доносит только до рта. Как нежно касается он горячих, потрескавшихся губ… Мартынь сворачивает его и прячет за пазуху…
Огня больше нечего бояться. В низине он всегда гаснет. Там сыро, и разросшиеся мягкие лопухи, как зеленым покрывалом, укрывают ветки. Да и солнце клонится к вечеру, и надо кончать выжигать. Постепенно на вырубке все стихает. Воздух становится заметно свежее, влажнее и звонче. Серое облако дыма рассеивается и тянется вверх длинными прямыми полосами.