Иногда я отправлялся побродить по берегу, там на отшибе стояла лачужка Пеэпа Кяэрда, море подступало к самому ее порогу, на крыше извечно галдели чайки. Пеэп Кяэрд, нестарый еще рыбак, жил в лачужке один и в туманные дни полеживал на кровати, попыхивал трубкой и думал думы. У него был жестокий ястребиный взгляд, окладистая рыжая борода, и крепок он был, как настоящий морской волк. Некогда он служил в пограничниках, был обвинен затем в контрабанде, несколько лет провел в тюрьме и, отбыв наказание, вновь вернулся сюда. В деревне, как выходца с материка, его недолюбливают. И Пеэп Кяэрд тоже не очень жалует деревенских; тяжелым шагом ходит он по побережью отшельником, с неизменным ружьем в руках, и я нередко слышу, как он стреляет у моря. В хижине его полно чучел зверей, птиц, под потолком висят редкостные пернатые хищники.
При моем появлении Пеэп Кяэрд нехотя понимается с постели, ворошит огонь в очаге и снова ложится. Сам он неразговорчив. Но когда говорю я, он с наслаждением слушает, поплевывает на пол и смеется низким, гортанным смехом: хо-хо-хо! Хо-хо-хо! - раздается, как со дна бочки, его голос, даже если я говорю что-то серьезно и убедительно. Рыжая его борода при этом задирается кверху, а большие глаза превращаются в узкие щелки.
Однажды Пеэп Кяэрд сам приходи ко мне. Смущенно останавливается у порога, теребит в руках шапку и ни за что не соглашается пройти дальше. Не смотрит на меня, робко мнется. Потом, когда я уже достаточно надопытывался и наспрашивался, наконец застенчиво произносит:
- Меня к вам одно дело привело, одна небольшая просьба. Я б не пришел ни за что, да Леэ велела. Сказала — только пастор может это дело уладить.
Я в недоумении смотрю на смущенного мужика и спрашиваю:
- Кто это — Леэ?
- Леэ, - объясняет Пеэп Кяэрд, - это девушка, дочь деревенского старосты Мадиса Вайгла. И единственная, кто нет-нет да и заглядывает в мою лачугу и оправляет мою постель. А теперь я хотел бы ее навсегда к себе привести!
- Что ж, дело хорошее, - говорю я, улыбаясь.
- Ничего не хорошее, - угрюмо отвечает рыбак. - Старый Вайгла против, уже хотя бы потому, что в деревне меня не жалуют. Да и потом он сам нашел дочери жениха, Техваном Яанитом звать.
Пеэп Кяэрд вдруг поднимает голову, рыжая борода его начинает трястись, глаза сужаются в щелки, и он смеется низким гортанным смехом: хо-хо-хо.
- Никудышный парень, - говорит он затем, - посмешище на всю деревню, девки за полы его дергают, за рукава, а Яанит только глупо хихикает — обидеться и то не умеет. У его, правда, в деревне свой дом, на берегу лодки, а по весне он еще и сети новые купил. Только Леэ его нисколько не любит!
- Чем же я могу вам помочь? - спросил я.
- Ничем особо... - усомнился и Кяэрд, - разве что поговорить с тем парнем. Техван Яанит трусоват, одно суровое слово может заставить его изменить решение. Надо, думаю, его усовестить, побранить и пригрозить ему геенной огненной, он очень набожен и Библии боится, как черт. Мимо кирки идет — дрожит, а едва она позади остается — припускает во все лопатки, словно за ним сама смерть гонится. Он вообще с придурью, какой из него муж?
- Нет, - сказал я, - так я не могу. У меня нет ни малейшего права угрожать или даже выговаривать парню. Но я поговорю с Вайгла.
- Вайгла... - презрительно повторил Кяэрд, и голова его поникла еще ниже. - С этим морским волком разговаривать без толку, слова от него, как пули от камня отскочут... Он упрям и нипочем от своего решения не отступится.
Я все же успокоил его и пообещал сделать все, что в моих силах. Но он, уходя, был печален и в сомнении качал головой. Целый день потом я слышал, как он стрелял на берегу, должно быть, бесцельно паля в белый свет. Его пес лаял и подвывал рядом, и громко крича, разлетались чайки.
К тому времени когда туманы рассеялись, море покрыл лед. Бескрайнее ледовое пространство зеркалом искрилось и сияло на солнце. Рыбаки словно очнулись от тяжкого сна. Повеселели, стали разговорчивее, ссутуленные спины распрямились, как деревья после бури. Многие, таща за собой сани, семьями уходили далеко в море, чтобы пешнями продолбить во льду лунки и наловить рыбы.
- В эту весну хороший тюлений промысел будет, - радовались рыбаки, - лед стал при тумане, без снега.
И в надежде на богатую добычу они ходили в кабак, пили, пели, веселились. Даже в кирке теперь стало бывать больше народу. Как-то после проповеди Мадис Вайгла зачем-то заглянул ко мне в ризницу. И посмеиваясь и хитро щурясь, сказал, что у него есть ко мне дело и чтобы я ждал его вечером. Вот и хорошо, подумал я, заодно и поговорю с ним о деле Кяэрда.
Под вечер Вайгла действительно появился.
- Входите, дети, входите же смелее! - приговаривал он, входя в комнату и тяня за руки Леэ и Техвана Яанита. - Не бойтесь ничего, я здесь свой человек.
Он поставил на стол бутылку водки, уселся рядом со мной и, большим пальцем тыча через плечо в молодых, повелительно сказал:
- Этих надобно обручить!
- Ага, обручить, - поддакнул и парень у дверей.
Это был тщедушный коротышка в широкой куртке, достававшей до голенищ высоких сапог, и в красном, небрежно намотанном на шею шарфе. У него были рыжие до бровей волосы, маленькие беспокойные глазки и острый выпирающий подбородок. Глупо улыбаясь и теребя в руках шапку, он повторил еще раз:
- Обручить, ага!
Леэ стояла с ним рядом с красными, заплаканными глазами, словно пойманная на месте преступления. Похоже, ее притащили сюда неожиданно для нее самой, без платка даже, светлые волосы разметались по плечам. Она была совсем юная и робкая, и хотя пыталась взять себя в руки, слезы все равно текли по щекам.
- Почему невеста плачет? - спросил я. - Быть может, она не согласна?
- Согласна! - зло крикнул Вайгла и ударил кулаком по столу.
- Согласна! - глупо хихикнул Техват Яанит.
Я подошел к девушке, мягко заговорил с ней, ободрил ее. И спросил:
- Милое дитя, ничто не свершится против твоей воли, посему скажи мне с полной откровенностью: желаешь ли ты выйти замуж за Техвана Яанита?
- Нет, - всхлипнула девушка.
- Нечего ее спрашивать! - грубо вмешался Вайгла. - Тут мне решать, девка пусть молчит. Где это видано, чтобы дочь против воли отцовой шла? Я отсюда не тронусь прежде, чем дело не будет слажено и имена их чин-чином не будут записаны в книгу, как того требует закон. А то что в деревне скажут, как узнают, что дочка старосты обручаться ходить ходила, ан перед самым обручением от жениха отказалась.
Я велел девушке и парню выйти и попытался поговорить с Вайгла. Но он оказался действительно кремнем: ни просьбы, ни угрозы не помогали. Он упрямо стоял на своем, красный и свирепый, как бык. Мое терпение тоже лопнуло. Как два врага, мы бегали по комнате и орали.
- Матиас Роберт Ваал! - деревенский староста внезапно остановился передо мной. - Как бы то ни было, а дочь мою получит Яанит, пусть даже все силы небесные будут против! Последнее слово будет за мной, хоть вы и пастор, а я простой рыбак! Завтра же я вернусь, и тогда уж Леэ не скажет «нет»!
Он схватил шапку, ринулся к двери, но круто повернул обратно, забрал со стола бутылку и бросил:
- Выпьем за помовку завтра!
В тот вечер я долго бродил по берегу. Полная луна сияла над искрящейся ледяной равниной, и отсвет ее золотистой дорожкой уходил в черноту ночи. Темное небо прочерчивали огненные змейки падающих звезд. И Млечный Путь проступал пыльным трактом. Не было ни малейшего ветерка, даже многочисленные ветряки на берегу стояли, точно сонные птицы, ни разу не встрепенувшись, не шевельнув крыльями. Я шел по льду, ни о чем не думая, без цели, зачарованный тишиной и ночью. Длинная тень тянулась за мной, как первая борозда по весеннему полю. Остров с его мерцающими одиночными огоньками остался далеко позади, превратившись в черную полосу на горизонте. Тут только я остановился. Душа моя была полна благоговения, кротости и покоя. Я сложил руки и начал молиться. С губ моих не сошло ни единого слова, я молился про себя, молча. Потом встал на колени и приложился лбом к холодному льду. И свет лучился надо мной и подо мной, и Бог, казалось, был где-то совсем близко. В черном небе белым парусом проплывало редкое облачко. Все житейское и тягостное исчезло, душа освобождалась от гнета, и я чувствовал себя тем же облачком в ночи.