— Отчего вы плачете, моя милая, дорогая? — спросил он.
Агика ответила ему лишь взглядом: «Я плачу по любому поводу; просто глаза у меня на мокром месте, уж такая я…» А вот какая она, этого Юфкюмич, наверно, никогда не сможет разгадать, узнать и понять. Очарование и глупость, раздражительность и дивный спокойный нрав… Уже шестой год, как они женаты, а Юфкюмичу хочется признаться Агике в любви. Но такой уж он чудак — стесняется. И на службе тоже так хотелось бы сказать своему директору: «Вы немного странный и нервный человек, но у вас огромная эрудиция». Решись он на это, и между ними установились бы другие отношения, но Юфкюмич стесняется делать подобные признания. И давать советы. Он не знает определенно, с каких пор стал таким робким, и мысли его часто возвращаются к прошлому… Может быть, после того, как он опрокинул тарелку на пол, угощая одного мальчика картофелем с маслом. Или после того, как в праздник однажды, прижавшись к отцу, слегка помял ему пальто.
— Да ты… ты просто собака! Чего пальто мне мнешь? Ступай в комнату и не болтайся под ногами! — проворчал отец…
Сегодня годовщина свадьбы Юфкюмича и Агики, но они сидят дома. Он мечтал в этот день поесть ухи, наваристой, темной. А после ужина, откинувшись на спинку стула, в задумчивости погладить жену по волосам, черным и блестящим, как вороново крыло, а потом, покуривая, открыть ей душу, сказать, что злишься подчас, под бременем жизни впадаешь в уныние — кажется, весь мир против тебя; и еще, когда вечером усталый, раздраженный и хмурый возвращаешься домой, так хочется, чтобы тебя раздели, помыли в корыте, как в далеком детстве, дали бы в руки алюминиевую ложку, завернули в большую шаль и уложили в кроватку спать. Так хочется, чтобы дома тебя не ждали заботы, чтобы не подсовывали счетов. А как приятно сбросить ботинки, эти проклятые колоды, в которых таскаешься на службу! Какое счастье прийти зимним вечером домой и очутиться в раю: в печке горит жаркий огонь, полная тишина, полумрак… но на самом-то деле печка дымит, и нет ни дров, ни каменного угля, ни спичек, ни сигарет…
Он сказал бы, что зол вовсе не на нее, Агику, а на весь мир, на эту безотрадную, беспокойную жизнь и на общество — скверное, ужасное.
Впрочем, на ужин есть только картофель, а пустая картошка с детства не лезет Юфкюмичу в горло. И еще немного мяса, тонкий ломтик, всего на один зуб. «Почему так мало мяса?» — думает Юфкюмич и тут же находит ответ: да денег мало, а мясо дорогое. Проклятые деньги! Будь у него несколько синих тысячных банкнот, он сделал бы из них кораблики и раздал в парке детям.
Перед Юфкюмичем книга «Строение звездного неба». Звезды сверкают, мелькают в ней, как неведомые красивые рыбы. Начитавшись этой книги, Юфкюмич тоже парит в высоте, и земля представляется ему старым заброшенным домишкой, в котором сидит старуха и, сплевывая, покуривает трубку.
Он смотрит на карту Урана и затем переводит взгляд на Агику. «Сейчас я скажу ей, — думает он, — мы с тобой, Агика, на далекой планете, в космосе; беседуем, взявшись за руки, и, признаюсь, меня влечет к тебе, как прежде, я влюблен в тебя, моя Афродита».
Но Агика, уставившись в пространство, ковыряет в зубах. Старая привычка. Откуда она взялась? Зубы плохие, а денег на зубного врача нет, на лечение нужна уйма денег.
Не только в небе, но и в сердце человека сверкает молния! Не только горизонт внезапно омрачается, но и наша душа тоже. Это так.
— Пора спать, — хмуро говорит Юфкюмич.
— Пойду стелить, — говорит Агика.
— Хорошо, — соглашается он и ждет от нее хотя бы одно словечко, короткое, но такое дорогое словечко.
А она поглощена другим и даже не смотрит на цветы, купленные по случаю праздника; во рту у нее зубочистка, как кость, застрявшая в горле морской рыбы.
Юфкюмич раздевается. «Как хорошо поспать, — думает он, — тепло укрывшись, забыться до утра». Он сам не замечает, как погружается в сон, даже не пожелав жене спокойной ночи и приятных сновидений.
Юфкюмичу снится сон. Его мучает голод. Он высматривает, ищет повсюду, чего бы поесть. Найти бы кусок хорошего мяса. И пива. «А в доме пусто. И жена куда-то ушла. Ну что же, пойду поужинаю где-нибудь», — решает он. И, не просыпаясь, садится в постели. «Сплю я или нет? — думает он. — Все равно надо поесть, живот подвело. Поем-ка я ухи».
Он одевается. И уже берется за ключ, торчащий в двери, как вдруг спохватывается: а что подумает Агика, обнаружив его отсутствие? Но обычно она так крепко спит, что приходится будить ее по утрам. Ничего страшного, он же не тайком уходит и потом сможет ей все объяснить: захотелось, мол, есть, была годовщина нашей свадьбы. А коль захнычет, он скажет: так, мол, и так, надо было уйти и все тут.