Посидев за столом, сколько было возможно, гости сказали слугам: «Дайте нам вина».
Те, словно испугавшись, смотрят по сторонам и отвечают: «Вина нет».
Тогда гости велят сказать об этом Бассо, что слуги и делают. Бассо подымается и говорит: «Синьоры, я полагаю, что вы хорошо помните о приглашении, которое было вам сделано мною: я пригласил вас поесть со мной, но не выпить, потому что у меня нет вина, которое я мог бы вам предложить или которое было бы достойно вас. А потому, кто желает пить, пусть пошлет за вином к себе домой или куда ему угодно».
Гости рассмеялись и сказали, что Бассо говорит правду, предлагая каждому, кто хочет пить, послать за вином.
Бассо был логичным и в этом случае, но это не была логика пользы, если не считать того, что он сберег на этом пире вино. Если он хотел быть бережливым вообще, то лучшей логикой было бы не приглашать гостей, потому что тогда он сберег бы и еду. Однако его склонность забавлять была настолько велика, что он был готов и согласен платить сам, лишь бы удовлетворить эту свою потребность.
Новелла 21
Теперь я перейду к упомянутой выше новелле о перезрелых грушах; это последняя остроумная шутка Бассо, потому что она проделана была им в то время, когда он уже умирал. Находясь при смерти, – дело было летом, и чума[43] так свирепствовала, что жена не подходила к мужу, а сын бежал от отца и брат от брата, так как болезнь это была, как знает всякий, кто ее видел, очень прилипчива, – Бассо решил сделать завещание. Видя, что все близкие его бросили, он попросил нотариуса написать завещание и требовал в нем, чтобы его дети и наследники давали мухам ежегодно, в день св. Иакова в июле, корзину перезрелых груш, содержащую один стай[44] плодов, помещая ее в установленное им место. Когда нотариус заметил: «Бассо, ты вечно шутишь», Бассо возразил ему: «Пишите, как я говорю, потому что за время моей болезни меня оставили все мои друзья и родственники, все, за исключением мух. Поэтому я полагаю, что раз я им столько обязан, то бог не будет милостив ко мне, если я не воздам им по заслугам. А чтобы вы не сомневались в том, что я не шучу, но говорю правду, напишите, что если воля моя не будет исполняться ежегодно, то я лишаю наследства моих детей, и имущество мое перейдет к такому-то монашескому ордену».
В конце концов, нотариусу пришлось согласиться; так Бассо проявил свою признательность этим маленьким существам.
Вскоре после этого, когда он уже находился при последнем издыхании и был почти без памяти, к нему явилась, как обычно делают женщины, одна его соседка по имени донна Буона[45] и сказала ему: «Бассо, бог да пошлет тебе здоровья; я – твоя соседка, монна Буона».
А он, взглянув на нее, с большим трудом проговорил еле слышно: «Теперь, хоть я и умираю, я удовлетворен вполне, так как, прожив восемьдесят лет. я никогда еще не встречал доброй соседки».
При этих словах никто из окружающих не мог удержаться от смеха, и под этот смех Бассо умер.
Смерть эта огорчила меня, писателя, и много других на свете, потому что для того, кто попадал в Феррару, Бассо был необходим, как стихия. И разве признательность его к мухам не является большой признательностью? Всей же его родне это был большой упрек; ведь на свете много таких людей, которые бросают в подобных случаях тех, ради чьей жизни они должны были бы пожертвовать тысячью жизней. Но такова уже наша любовь, что дети не только не жертвуют жизнью ради своих родителей, а по большей части желают их смерти, чтобы быть свободнее.