Тот ответил: «Да, синьор мой. Но слова мои были сказаны только как острота, потому что я слышал их некогда от одного достойного человека».
На это синьор сказал ему: «Так ты, значит, утверждаешь, что сказал их как остроту, и тебе они не кажутся дурными. А между тем ведь ты назвал меня и сравнил меня с бутылкой вина. Клянусь богом, мне хочется пошутить над тобой так, чтобы от этой шутки ты постоянно ощущал бы зловоние. Но чтобы ты мог сказать, что над тобой пошутили поделом, разденься до куртки и останься в таком виде, в каком явился служить ко мне, а потом ступай с богом».
Человек тот исчез в тот же час и никогда больше не появлялся в Мантуе. И оставил он денег две тысячи лир в болоньинах, каковые синьор целиком отнял у него. Так и случилось, что синьор оказался вином в бутылке: было вино вином, да испортилось.
Новелла 66
Во Флоренции был некогда гражданин, человек и умный, и весьма состоятельный, по имени Коппо ди Боргезе Доменики,[168] и жил он напротив того места, где теперь живут Леони. В доме у себя он приказал сделать некоторые каменные работы. Однажды в субботу, читая после трех часов дня Тита Ливия, он напал на рассказ о том, как римские женщины, вскоре после издания закона против их украшений, побежали на Капитолий, желая и требуя отмены этого закона.
Коппо при всем своем уме был человеком сердитым и отчасти капризным; он начал гневаться, как будто дело, рассказанное в истории, произошло на его глазах, и стал ударять книгой и руками по столу, а иногда рукой об руку, со словами: «Ох, римляне! Неужели вы допустите это? Вы, которые не допустили, чтобы какие-нибудь цари или императоры стояли выше вас?»
И он бушевал так, словно его служанка хотела его в ту пору выгнать из своего дома.
В то время, когда названный Коппо так неистовствовал, являются вдруг мастера и рабочие, прекратившие работу, и, приветствуя Коппо, просят у него денег, хотя они и видели, что он разгневан. Коппо бросается на них, как змея, и говорит им: «Вы приветствуете меня, а мне хотелось бы лучше быть в доме дьявола. Вы просите у меня денег за то, что вы мне устроили, а я хотел бы лучше, чтобы все это тотчас же рухнуло и упало на меня».
Рабочие переглянулись и с изумлением сказали один другому: «Чего же ему нужно?»
А затем, обращаясь к Коппо, проговорили: «Коппо, если вам что-нибудь не нравится в работе, очень жаль. Если мы можем сделать что-нибудь, что устранит огорчение, которое вы испытываете, то скажите нам, и мы охотно сделаем это».
Коппо ответил им: «Ах! Уходите вы сегодня с богом во имя дьявола. Я хотел бы лучше никогда не родиться на свет, когда я только подумаю, что у этих нахалок, у этих распутниц, у этих негодяек хватает дерзости бежать в Капитолий, так как они хотят вернуть свои украшения. Что сделают с ними римляне? Коппо, Коппо, стоящий здесь, не может успокоиться. Если бы я только мог, я их приказал бы сжечь всех, чтобы те, кто останутся в живых, всегда помнили бы об этом. Ступайте вон и оставьте меня в покое!»
Рабочие ушли, боясь, как бы не было хуже, говоря друг другу: «Какой черт с ним? Он говорит что-то о римлянах: может быть, о римских весах?»[169]
А другой прибавил: «Он рассказывает не весть что о распутницах: уж не согрешила ли его жена?»
Тогда третий рабочий заметил: «А мне показалось, что он сказал, про Кап-ми-дольо;[170] вероятно у него голова болит».
На что четвертый сказал: «А мне так показалось, что он жалуется на то, что пролил кувшин масла».
«Что бы там ни было, – сказали затем все, – а нам нужны наши деньги, а там пусть себе у него будет, что угодно».
Итак, они решили не ходить к Коппо больше в тот день, а вернуться к нему в воскресенье утром. Коппо же продолжал оставаться охваченным боевым пылом, который остыл у него только на следующее утро. И когда рабочие пришли вторично, он выдал им то, что им причиталось, говоря, что накануне вечером у него были свои печали.
168
[168] Коппо ди Боргезе Доменики занимал высокие посты во флорентийской коммуне: был трижды приором (1330, 13J6, 1341) и дважды – гонфалоньером (1332 и 1339)! Умер до 1353 г.; изображен в «Декамероне» (день V, нов. 9); может быть, понимание Коппо у Боккаччо повлияло на Саккетти, сделавшего из него маньяка.
170
[170] Выше Коппо в своей реплике употребил слово «Капитолий», которое по-итальянски звучит «Кампидольо». Рабочий переделал это неизвестное ему итальянское слово в «Кап-ми-дольо», что должно означать: «у меня болит голова». Итальянскую игру слов в русском переводе передать невозможно, так же как и в следующей реплике, где «Кампидольо» превратилось в «Коппо д'ольо», т. е. «кувшин с маслом».