Самая мысль о том, что он сбился с дороги, привела его в волнение и замешательство; очутившись в нехоженом лесу, он совсем запутался и уже не знал, куда ему податься. Сначала он пошел в одну сторону, потом повернул в другую. Наконец он додумался, что надо вернуться назад по собственному следу, но тут стало так темно, что следов нельзя было разглядеть. А деревья вокруг попадались все выше и выше. И тут он понял, что в какую бы сторону он ни шел, он всякий раз только еще дальше уходил от опушки.
Что за морока такая! Пожалуй, так можно проплутать до ночи. Чего доброго, еще и в баню опоздаешь, прямо наваждение какое-то!
Он перевернул задом наперед шапку и перевязал иначе узел на чулочной подвязке, но в голове все равно ничего не прояснилось. И вот уже настал полный мрак, и старик подумал, что, пожалуй, придется-таки ему ночевать в лесу.
Он привалился к еловому стволу и решил постоять, чтобы навести порядок в мыслях. Этот лес был ему хорошо знаком. Он исходил его вдоль и поперек, так что знал в нем каждое дерево. Мальчишкой он тут пас овец, ставил силки на птиц. В молодые годы поработал лесорубом. Он видел деревья поваленными и видел, как новая поросль покрывала вырубку.
Постояв немного, он вроде бы разобрался, куда его занесло и куда надо идти, чтобы выбраться. Однако он все шел и шел и только глубже забредал в дремучий лес.
Один раз он ощутил под ногами твердую и ровную почву и догадался, что вышел-таки на дорогу. Он старался идти по ней, зная, что дорога куда-нибудь выведет. Но дорога выбежала на поляну, где гуляла метель, и там потерялась. Старик опять оказался среди сугробов и снежных заносов. Тут уж он окончательно упал духом и почувствовал себя пропащим человеком, которому выпала злая доля погибнуть в дебрях дикого леса.
Брести по глубокому снегу было трудно, старик начал уставать и все чаще присаживался на камушек отдохнуть. Но стоило только присесть, как его начинал смаривать сон, а он знал, что спать нельзя, во сне неминуемо замерзнешь. Он и старался все время идти — в этом было единственное спасение.
Но во время ходьбы его разбирала неодолимая охота снова сесть и посидеть. Ему так хотелось отдохнуть, что, казалось, и жизни за это не жалко.
Просто сидеть и не двигаться было такое удовольствие, что мысль о смерти его больше не пугала. Ему стало даже приятно, когда он представил себе длинный рассказ о своей жизни, который будет звучать над его гробом. Он вспомнил прекрасную речь, которую пробст сказал над гробом его отца. Вот и о нем, наверно, тоже будет сказано немало хорошего. Скажут, что он был хозяином старейшего хутора в округе, скажут о том, какая это честь — быть отпрыском старинного рода. И скажут, конечно, о долге и ответственности.
Верно, верно! Главное — отвечать за свои поступки. Это он всегда хорошо помнил. Уж коли ты Ингмарссон, то держись до последнего, Ингмарссоны никогда не сдаются.
И тут он точно встряхнулся, когда его осенила мысль, что для него будет совсем не почетно, если его найдут замерзшим в лесу. Такого рассказа он совсем не хочет для своей надгробной речи. И тогда он опять встал и побрел дальше. На этот раз он засиделся так долго, что при первом движении с его плеч свалился целый сугроб снега.
А немного спустя он уже опять сидел и грезил.
На этот раз мысль о смерти показалась ему еще заманчивей. Он представил весь обряд похорон до конца, со всеми почестями, которые будут оказаны его мертвому телу.
Он увидел стол для поминок, накрытый наверху в праздничном зале, пробста с женой на почетных местах, судью с пышным жабо на впалой груди, майоршу, нарядившуюся ради торжества в черное шелковое платье с толстой золотой цепью, перевитой на шее в несколько рядов.
Он увидел зал в белом убранстве: окна, завешенные белыми простынями, мебель в белых чехлах и дорогу, усыпанную еловыми ветками от дома до самой церкви.
В доме две недели подряд парили, жарили, варили и пекли. Одних дров ушло двадцать саженей.
А вот и гроб стоит на возвышении, в комнате пахнет дымком, печку-то здесь давно не топили. Над гробом пение, пока его закрывают, а крышка-то вся в украшениях из накладного серебра. Гостей на дворе видимо-невидимо.
Вся округа зашевелилась. А как же! Надо снедь в дорогу собрать, гостинцев наготовить. Но вот почищены от пыли шляпы, чтобы идти в церковь. А водки почитай что совсем не осталось — весь осенний запас ушел на поминки. Все дороги кишат людьми. Народу, народу-то высыпало — как на ярмарку!
И снова старик вздрогнул и очнулся. На поминках он услышал о себе такой разговор:
— Как же это он так оплошал, что замерз до смерти? — спросил судья. — И с какой стати его вдруг в лес занесло?