Тут пробст почти умоляюще посмотрел на старуху мать. Неужели она с этим согласна? Ему не верилось, что слова сына выражают ее волю. Что же это делается? Почему она сидит и спокойно все это слушает? Ведь ее хотят лишить всего того, что для нее должно быть дороже серебра и золота.
— У нас не будет колокольного звона и украшений из накладного серебра. Так решили мы с матушкой, но сперва хотели посоветоваться с вами, господин пробст, и узнать ваше мнение; может быть, вы скажете, что мы поступаем с отцом несправедливо.
Тут в разговор вступила женщина:
— Мы хотели узнать ваше мнение, господин пробст. Может быть, вы скажете, что мы поступаем с отцом несправедливо.
Пробст хранил молчание. Тогда снова заговорила женщина с большей горячностью:
— Я вам скажу, господин пробст! Если бы мой муж был виноват перед королем или фогтом, если бы мне даже пришлось снимать его тело с виселицы, я сделала бы все для того, чтобы у него были порядочные похороны, такие же, какие были у его отца, потому что мы, Ингмарссоны, никого не боимся, и нет такого человека, который заставил бы нас отступить. Но хранить в день Рождества мир на земле — это сам Бог заповедал человеку и зверю; и несчастный зверь исполнил Божье установление, а мы его нарушили. Поэтому на нас лежит божья кара, и нам не пристало кичиться и величаться.
Пробст поднялся и подошел к старушке.
— Вы говорите правильно, — сказал он, — и как вы решили, так и поступайте по своей воле. — И после этих слов прибавил, как бы думая вслух: — Замечательные люди — Ингмарссоны!
При этих словах старушка распрямила плечи. На мгновение пробст увидел в ней символ всего старинного рода. И он понял, в чем была сила этих неуклюжих и неразговорчивых людей, которая давала им власть над другими и сделала их предводителями всего прихода.
— Ингмарссоны должны подавать людям хороший пример, — сказала старушка. — И мы должны выказать смирение перед Богом.
НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ
Теперь уж никто не обращает внимания на этот маленький могильный крест, который стоит в уголке кладбища в Свартшё. Народ, который проходит мимо после церковной службы, даже не смотрит в его сторону. Да и неудивительно, что этот крест никто не замечает. Он совсем низенький, клевер и колокольчики достают до самой перекладины, а тимофеевка вырастает над его верхушкой. Надписью на нем и подавно никто не интересуется. Белые буквы сильно размыты дождем, и никто не пытается разобрать по оставшимся стертые слова.
Когда-то было совсем не так. Этот маленький крестик вызвал в свое время множество вопросов и недоумений. Бывало, кто ни зайдет на кладбище, непременно сходит посмотреть на него. Да и сейчас еще старым людям достаточно на него взглянуть, чтобы мысленно у них перед глазами прошла вся история, которая с ним связана.
Она смотрит и видит перед собой весь приход Свартшё, который дремлет под ровным покрывалом белого снега в полтора локтя толщиной. Какой вид открывается взору! Привычных мест совсем не узнать. Пожалуй, тут, как на море, нужен компас, чтобы не заблудиться. Не различишь, где море, где берег; на гладком просторе не видно, где кончается бесплодная бросовая земля, а где начинается овсяное поле, с которого вот уже сотни лет люди из года в год снимают урожай. Угольщикам, живущим на торфяных болотах и лысых холмах, ничто не мешает вообразить себя зажиточными хозяевами, которые владеют обширными угодьями пахотной земли.
Наезженные дороги будто сбились с пути, вырвались из оград и пустились плутать напрямик, где попало. Сейчас не то что в поле, а на своем дворе немудрено заблудиться. Бывает, идешь и вдруг замечаешь, что тропинка, проложенная к колодцу, тянется прямо через кусты таволги, ограждающие розовые клумбы.
Но нигде не чувствуешь себя в большей растерянности, чем на кладбище. Во-первых, ограда, сложенная из дикого камня, которая отделяет кладбище от пасторской усадьбы, совсем исчезла под снегом, так что не разберешь, где кончается одно и начинается другое. Во-вторых, все кладбище превратилось в широкое гладкое поле, не видно ни одной неровности, которая указывала бы, где под снегом скрыты могильные холмики и кусты.
На большинстве могил стоят невысокие железные кресты, на которых повешены тоненькие сердечки, чтобы ветер их шевелил. Все кресты спрятались под снегом. И железные сердечки не могут звенеть, разнося вокруг печальные песни о тоске и утрате.
Люди, которые уезжали работать в город, понавезли оттуда неживых могильных венков с цветочками из бусин и с жестяными листьями; эти изделия так дорого ценятся в Свартшё, что они лежат на могилах в ящичках под стеклом. Сейчас их не видно под снежной пеленой, и могилы, на которых есть такое украшение, ничем не отличаются от других.