Я очень надеюсь, что сегодня последний день с ними.
– Хватит грызть ногти, а то у меня аж зубы сводит от этого звука, – бурчит папа, бросая строгий взгляд на меня через зеркало.
Хлопаю глазами. До меня не сразу доходит, что от волнения я реально начинаю кусать ногти. Привычка детства, от которой с трудом меня отучили в шесть лет.
Но я иногда забываюсь и при сильном стрессе будто ныряю в детство.
Одергиваю руку ото рта и пытаюсь расслабить затекшую спину.
Напряжение сковывает каждую мышцу. Чего ждать от приема?
Да и как пережить, если вдруг мне опять всучат эти ходули до следующего раза.
– Доча, все будет хорошо, не нужно сейчас себя накручивать.
Угукаю.
Всматриваюсь в город за окном. Мне нравится наш новый город. Тут намного чище и как-то уютнее даже, чем в моем родном. И никто нас тут не найдет.
И под никем я подразумеваю собственную маму. Которая вычеркнула меня из жизни и выбрала сомнительную карьеру актрисы.
Карьеры не случилось, но с мамой мы до сих пор не общаемся.
– Как ты наказал Маркелова? – спрашиваю скорее ради того, чтобы просто избавиться от негативного потока мыслей.
Мне и так сейчас проходить через личный ад, а тут ещё и про маму вспомнила.
– Пока никак, – моргаю, пытаясь осознать, не обман ли слуха.
– Прости, что? – все же решаю переспросить.
А то мало ли. Вдруг у меня начались какие-то проблемы со слухом, а я не замечаю этого.
Но судя по выражению папиного лица, я все поняла правильно. Он именно так и сказал. Пока ничего.
Выдуваю весь воздух и прищуриваюсь.
– Не нужно сейчас сверлить дырку в моем черепе. Я сказал, что пока никак.
– А зачем ты требовал, чтобы я тебе рассказала все как было, если ты оставил это без внимания, пап?
Сжимаю зубы до скрипа.
Нет, ну нормально вообще? Сначала он просит, чтобы я рассказала все, чтобы наказать всех по справедливости. А теперь что?
Дает задний ход?
– Не злись. Я не могу пока тебе всего рассказать, но обещаю, скоро ты обо всем узнаешь.
– Что все?
– Снеж, мне нужно время, чтобы разработать действенную систему наказаний. Чтобы это не ущемляло учеников, а наоборот, давало им пинок в нужном направлении. Поэтому пока я буду молчать как партизан. Да и ты не хотела быть дочкой директора.
Закатываю глаза.
– Пап, ну это совсем другое.
– Это почему же? Девочка, кто вы и почему вы меня спрашиваете о делах в школе?
– Ах так, да? Девочка, значит. Ла-а-а-а-а-а-адно, считай, я запомнила.
Сжимаю губы, чтобы не засмеяться, а по блеску папиных глаз вижу, что и он сам с трудом сдерживает улыбку.
– Я тебе ещё блокнот толстый подарю, чтобы ты записывала, а то память у тебя.
Показываю ему язык.
– Все хорошо у меня с памятью.
– А, значит, ты специально каждый раз забываешь, сколько мне лет?
Громко фыркаю и облокачиваюсь на переднее сидение.
– Нет, это все потому, что ты не выглядишь на свой возраст, и каждый год я удивляюсь этому. Как? Уже тридцать восемь? Ого, а больше тридцати и не дашь.
Папа начинает громко ржать.
– Ну ты и подхалимка.
Невинно хлопаю глазками.
– Ну если только чуть-чуть.
И вроде удается отвлечься от того, куда мы сейчас едем и чего мне ожидать за дверями кабинета доктора Яворского.
Пока машина не тормозит на парковке, а я не поднимаю глаза на вывеску у главного входа.
Сердце тут же болезненно сжимается. Да и мне сейчас хочется сжаться до размера теннисного мячика.
Сглатываю горькую слюну. Ладони за секунду покрываются липким потом. Даже корни волос неприятно шевелятся.
– Ну. Готова? – в глаза папы возвращается волнение.
Закусываю губу. Прикрываю глаза и считаю до пяти.
Но этот прием как мозоль. Нужно избавляться быстро и резко.
– Как будто есть выбор.
– Есть, – тут же отзывается папа, открывая мою дверь, – ходить и дальше на костылях.
– Вот уж дудки. Одна свободная рука намного лучше, чем ни одной.
– Вот это моя девочка.
Папа достает костыли, пока я выползаю с заднего сидения.
– Твоя? Точно? Только что ты от меня открещивался.
Смеюсь. Но мой смех скорее выглядит как что-то нервное. Защитная реакция организма.
– Пойдем. Быстрее зайдем, быстрее узнаем.
В коридоре я с интересом изучаю плакаты. Только вот ни одной буковки в голове не задерживается.
Словно я в момент забыла весь алфавит.