— Я хочу вернуться! Я не буду у вас тут! Мне больно у вас здесь! Что для этого нужно сделать — отдать голос, онеметь?
— Сказок начиталась? Андерсена? Право голоса у тебя согласно конституции — мы на уроках истории проходили, — сказала Ведьмушка и, выдрав из шерсти собаки последний репей, не бросила его под стол, а прицепила на макушку Хьюго, как украшение.
— Может, все-таки останешься? — жалобным тоном спросила она заплакавшую Русалочку и слезла со спины Баскервиля, который сейчас же принялся яростно выскребать задней лапой бижутерию из репья. — С Чертенком бы познакомилась. Это тот парень, который подкатил к нам мелким бесом перед лабораторией — он нормальный! Да не хлюпай ты! Что-нибудь сейчас придумаем! Патер, может она вернуться домой?
— Ну, в принципе, — ответил Алхимик, и снова, старый выпивоха, припал к чарке. — ЭКС ЛИБРИС — из книг — известно, что если кто-нибудь на Том свете возьмет клык черного вепря сиречь дикого кабана и очертит тем клыком ЦИРКУЛУС — круг, а в середину его воткнет черную свечу, то затащенная в сей круг русалка возвращается в промежуточную фазу. То есть она будет там, на Том свете, ходить, но только как зомби: синее лицо, окостенелые члены, тусклые немигающие глаза. В общем, радости мало!
— Думайте-думайте, господин ученый, не засыпайте, — стала тормошить его Ведьмушка, — а то опять на сто лет отключитесь. Что Русалочке нужно, чтобы вернуться?
— Сердце, человеческое сердце, «бессердешные» вы мои, если хотите осуществить обратный переход. Только где ж его взять? У кого оно есть — не отдаст, а кто готов отдать или продать свое сердце — так ведь нет сердца у того, — прошептал старик и ворохом тряпья обмяк-задремал в своем неудобном кресле, горестно морщась во сне.
— Сердце? — переспросила Ведьмушка, никогда не терявшая присутствия духа, и сначала хотела уточнить еще что-то, но, поняв, что Алхимик не слышит, стала внимательно оглядываться вокруг, как будто среди химических реторт и перегонных кубов, могло заваляться требуемое.
— Сейчас — сейчас, Русалочка! …Сегодня у старших классов лабораторные работы были.
Она прошлась вдоль ближайшего стола, нюхая содержимое пробирок и копаясь в больших пластмассовых кюветах, в которых лежали спутанные очески волос, волчьи зубы, невероятно длинные из-за оголенных корней, и раскрошенные угольки от сожженных осиновых поленьев. Тут же валялся альбом-гербарий в кроваво-красном дерматиновом переплете: он был открыт на листах с пришитыми к ним ломкими стебельками травы-прикрышь, собранной в великоденский мясоед и предназначенной для того, чтобы массово губить на свадьбах зазевавшихся невест — обучали в заведении широкопрофильно.
Взвизгнув от радости так, что у заснувшего на пару с Алхимиком Сэра-кобеля шерсть непроизвольно встала дыбом, Ведьмушка вытащила все из того же горшка для кальцинации, из какого торчала дудочка стетоскопа, крошечный неопределенного пыльного цвета комочек и развернула его за перепончатые крылья.
— Что это за пакость? — отступая на шаг, спросила Русалочка, с отчаянной надеждой наблюдавшая за поисками подруги.
— Прелестная штучка — сушеный нетопырь!
Угадав по растерянному выражению ее лица, что Русалочка не разделяет восторга, она пояснила:
— Да, мышь это летучая, которую поймали на чердаке и, отвинтив голову, провялили в хорошо проветриваемом помещении. У нас задание на летние каникулы дают: к первому сентября принести трех мышей, двух жаб, желательно с бородавками, и на выбор, медянку или другую ядовитую змею… Со мной за партой одна дура сидит, так она принесла безобидного ужа, замазала ему желтые пятна чернилами и этикетку подвесила к хвосту «Гадюга». Теперь ее иначе, как «хидрюга», и не называют.
— Послушай, Ведьмушка, как мне может помочь сушеный нетопырь?
— У него сердце есть во внутренностях? Есть! Их никто не соглашается потрошить — уж очень мелкие, не то, что черные коты. Вот уж кто смердит, если не препарировать!
— Не думаю, что мне может подойти сердце летучей мыши.
— Мы его в спиритусе размочим и растянем.
— А мне не придется спать вниз головой на спинке кровати и ориентироваться при помощи ультразвукового биолокатора?
— Пожалуй, этого я не учла, — сдалась Ведьмушка. — Может, тебе вообще без сердца обойтись? Сколькие так живут!.. Да не плачь, а то мне так тебя жалко, что погода портиться начинает, Черт побери!
За стенами подвала, действительно, рычал ветер поднимающейся бури, потом в давно немытые испятнанные сажей окошки замолотил крупный дождь, и из дальнего угла поднялась в воздух забытая кем-то колода игральных карт атласными «рубашками» вниз, построилась в журавлиный клин по мастям и полетела к выходу, где ее насмешливым взглядом проводил появившийся в дверном проеме пригожий парень: чернобровый, черноокий, черноусый и чернокудрый. Больше всего он походил на украинского парубка, собиравшегося обобрать спелую черешню в садочке у соседской хаты — что-то лихое, веселое и чертовски привлекательное было во всем его облике.