В другом конце рекреации стоит Соболев в окружении девочек из параллельного. Он что-то рассказывает, а они заглядывают ему в рот. Вырядились одна краше другой. Я же помню, как эти курицы одевались в школу до появления Соболева: напяливали на себя то, что висело утром на стуле. А сейчас короткие платья, каблуки, стрелки на глазах. Впрочем, не зря. Новенький облапал глазами каждую из них.
На меня он, кстати, сегодня совсем не смотрел. По крайней мере я не ловила на себе его взглядов. Ну и хорошо. Надеюсь, он уяснил раз и навсегда, что я несвободна.
Но чем ближе конец уроков, тем больше я нервничаю. Друзьям я могу сочинить, что остаюсь после уроков помочь маме, это не самое страшное. А вот оказаться наедине с Соболевым после того, как он нагло меня поцеловал — это страшно.
Вдруг он снова полезет меня целовать? Хоть бы в библиотеке было много людей.
— Сонь, ты идешь? — кричит мне со стороны гардероба уже одетая в пуховик Лиля.
— Нет, я сегодня задержусь у мамы.
— Сильно? — удивляется Никита, пытаясь надеть куртку.
— Наверное, с ней домой вернусь, — отвечаю, чтобы Никита не стал звонить мне через час с вопросами, дома ли уже я.
— Ладно.
Парень целует меня в губы и выходит из школы с друзьями.
Чем ближе я к библиотеке, тем тяжелее становятся мои ноги. Сердце уже стучит в ушах. Хватаясь за дверную ручку, мысленно перекрещиваюсь. «Да ладно тебе, Соня. Что он сделает? В конце концов, ты всегда можешь влепить ему пощечину и пожаловаться маме. Вылетит из школы за секунду», так я себя успокаиваю, готовясь войти внутрь.
На счет три опускаю ручку и делаю шаг вперед.
Библиотека, как назло, пустая. Вера Семеновна, библиотекарь в возрасте 70+, кажется, уснула на стуле. Ее очки сползли на кончик носа и того гляди свалятся на пол.
Соболев сидит за столом в противоположном конце библиотеки с разложенным ноутбуком и впервые за сегодняшний день смотрит на меня.
Глава 16.
Я так и застываю у двери, глядя на Соболева. Волнение сковало тело. Он указывает мне глазами на соседний стул. На ватных ногах добредаю до новенького. Он даже отодвигает мне стул. Какой галантный. Присаживаюсь рядом и вешаю на спинку сумку.
Он уже сделал титульную страницу в какой-то незнакомой мне программе для презентаций. Это не обычный «Пауэр поинт», которым я привыкла пользоваться. На титульнике кадр из фильма и подпись: «Работу выполнили Софья Рузманова и Дмитрий Соболев».
— Посмотрела фильм? — спрашивает, не отрываясь от экрана.
— Да.
— Поняла, какие американские ценности там пропагандируются?
— Что добро побеждает зло?
— Нет, — ухмыляется.
Соболев создаёт новую страницу презентации, а я приглядываюсь к его компьютеру. Это точно не обычный ноутбук, как у меня. Он какой-то… ну очень навороченный. Профессиональный, наверное, правильно сказать. Соболев печатает, даже не опуская взгляда на клавиатуру. Смотрит ровно на экран, а пальцы летают по кнопкам.
Стараюсь несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть. Чего я так разнервничалась, в самом деле? Не укусит же он меня. Максимум снова поцелует. Медленно расслабляюсь и пододвигаю стул поближе к столу, чтобы было удобнее сидеть.
— Первое, что пропагандируется в фильме, — начинает объяснять. — Это феминизм и независимость женщины. Как ты могла обратить внимание, Белль — сильная и независимая героиня. Она хочет читать, учиться и путешествовать. Это чисто западная модель поведения молодой девушки. Поэтому ей неприятен Гастон, который хочет на ней жениться. Гастон считает, что место женщины на кухне. В конце Белль выбирает Чудовище, который так же, как и она, хочет путешествовать. То есть, героиня выбрала мужчину, который поможет ей самореализоваться, тем самым отвергнув традиционный брак.
На секунду воцаряется тишина.
— Она выбрала Чудовище, потому что полюбила его, и он оказался прекрасным принцем, только заколдованным, — возражаю.
— Да, но все же обрати внимание, что ценности Белль и Чудовища схожи. Белль выбрала того, с кем она сможет реализовать свои мечты и цели, а не того, кто заставлял бы ее каждый год рожать по ребёнку.
— Нет, она выбрала того, кого полюбила, — настаиваю.
Соболев вздыхает.
— Хорошо, пусть будет по-твоему. Но дело не в том, кого выбрала Белль, а в том, какие американские смыслы и ценности «Дисней» заложил в фильм. А это феминизм.
Здесь я не спорю. Не помню оригинальный мультик, но в фильме, который я посмотрела вчера, четко прослеживается, что Белль не стремится поскорее выскочить замуж. Она самодостаточна и умна, мечтает о путешествиях. И как я сразу не обратила на это внимание?
Новенький быстро строчит на слайде, пересказывая все то, что только что мне озвучил.
— Ну, это какая-то не очень очевидная пропаганда, — замечаю. — Если бы ты сейчас не сказал, я бы даже не подумала.
— Так в этом и есть смысл пропаганды. Зритель не должен догадаться, что ему промывают мозги.
Мы замолкаем. Гробовая тишина библиотеки прерывается только посапыванием Веры Семёновны и стуком новенького по клавиатуре. Мое волнение окончательно улетучилось, и мне даже удаётся расслабиться.
Я украдкой скашиваю на Соболева взгляд. Красивый он, вдруг посещает мысль. И сильно отличается от всех мальчиков нашей параллели. Взрослее, увереннее в себе. Неудивительно, что он сразу же оказался в центре женского внимания.
— Ты смотришь новости по телевизору? — вдруг спрашивает.
Поспешно отвожу от него взор.
— Нет.
— Проведи эксперимент. На протяжении пары недель каждый день смотри выпуски новостей по государственным каналам. Ты и сама заметить не успеешь, как начнёшь мыслить ровно так, как говорят по телевизору. К сожалению, человек — это очень ведомое существо. Миллионы лет эволюции не научили человека мыслить критически.
— Ну нет, — осторожно протестую. — У меня есть свое мнение.
— Твоё мнение складывается из того, что ты слышишь и читаешь.
— И как же тогда составить свое личное объективное мнение? — слегка язвлю, повернув к нему голову.
— Самый лучший способ — это лично убедиться в том, что тебе рассказывают. Если убедиться лично нет возможности, тогда послушать альтернативную точку зрения.
Закатываю глаза.
— Например, если мама говорит тебе не дружить с новеньким мальчиком, потому что он весь такой из себя плохой и опасный, то самый верный способ проверить, так ли это, убедиться лично.
Соболев продолжает невозмутимо печатать по клавиатуре, а я же цепенею от его слов.
КАК ОН УЗНАЛ???
Соболев прекращает печатать и переводит на меня озорной взгляд.
— Чего напряглась, Белоснежка? — улыбается. — Я угадал?
Молчу. Мне вдруг становится ужасно стыдно за свою маму. Да, она может быть предвзята к людям. Делает о них поспешные выводы на основе чужих слов и живет с этим предубеждением, отказываясь его пересматривать.
— У меня есть свое мнение о тебе, — прерываю молчание. — Оно не зависит от того, что говорит про тебя моя мама.
— И твоё мнение, конечно же, что я последний гад и мерзавец, — констатирует, а не спрашивает.
— Да, — честно заявляю. — А еще наглый и бесцеремонный хам, который без спроса вторгается в чужое личное пространство.
— Ух, сколько комплиментов от девушки моей мечты, — смеется. — А теперь вернёмся к «Красавице и Чудовищу». С феминизмом закончили. Что еще пропагандирует этот фильм? — и снова лукаво смотрит на меня.
После «девушки моей мечты» я перестала слушать. Щеки горят адским пламенем, и под внимательным взором Соболева мне хочется провалиться сквозь землю.
Вот зачем он все это мне говорит?
— Так что еще пропагандирует фильм? — повторяет, выгнув бровь.
— Я-я, — заикаюсь и отворачиваюсь. — Я не знаю.