— Ха? Нет, не знал.
— Это правда. В те дни, когда ещё не летали в космос, ученые были уверены, что на Венере нет ни кислорода, ни воды. Они полагали, что там пустыня, песчаные бури и ни глотка нормального воздуха. И всё это было научно доказано.
— Но как они могли так ошибиться? Я хочу сказать, очевидно, раз тут всё в облаках и…
— Облака не содержали паров воды, их спектроскоп не сумел её определить. Зато он показал много углекислого газа, и наука прошлого столетия считала, что это доказывает, что на Венере не может быть жизни.
— Вот так наука! Ну и балбесы же тогда жили.
— Не отзывайся пренебрежительно о наших дедах. Если бы не они, мы с тобой сейчас сидели бы на корточках в пещере и вычесывали блох. Нет, парень, они были достаточно круты. Просто у них не было на руках всех фактов. У нас больше фактов, но это не делает нас более умными. Положим эти бисквиты сюда… Как мне кажется, это просто говорит о том, что единственный способ узнать, что находится в рагу, состоит в том, чтобы съесть его… и даже тогда ты не можешь быть до конца уверен. Венера, как оказалось, была очень хорошим местом. Для уток. Если бы там были какие-нибудь утки. Которых там нет.
— Тебе нравится Венера?
— Мне нравится любое место, где я не должен оставаться слишком долго. Хорошо, давай начнём кормить голодную толпу.
Еда в "Hesperus" была хороша настолько, насколько плохи были жилые помещения. Отчасти в этом была заслуга гения Слима, но сказывался и тот факт, что пища в космическом корабле ценится только по весу, а то, сколько она стоила на поверхности Земли было совершенно несущественно по сравнению со стоимостью её подъёма на орбиту. Великолепный кусок мяса обходился владельцам космических линий лишь чуть-чуть дороже, чем горсть риса того же самого веса — при этом все привезенные стейки можно было продать по высоким ценам колонистам, изнывающим от тоски по вкусу земной пищи. Поэтому эмигранты питались так же как пассажиры первого класса, хотя и без шикарного обслуживания и не в такой изысканной обстановке. Когда Слим был готов, он открывал окно в переборке камбуза, пассажиры выстраивались в очередь, и Чарли накладывал в протянутые тарелки изумительные яства, словно какую-нибудь жратву в скаутском лагере. Чарли наслаждался этой хозяйственной работой. Он чувствовал себя членом экипажа, как будто он сам стал космонавтом.
Ему почти удалось не беспокоиться о Никси, убедив себя в том, что нет причин волноваться. С того момента, когда они миновали середину пути, прошел месяц. До Венеры оставалось шесть недель, когда он решил обсудить этот вопрос со Слимом.
— Послушай, Слим, ты ведь много знаешь о таких вещах. С Никси всё будет в порядке, правда?
— Дай-ка мне вон ту лопаточку. Мм… не знаю, поскольку раньше я не встречал собак в космосе. Вот кошки… кошки в космосе на своём месте. Они чисты, опрятны и помогают справиться с мышами и крысами.
— Не люблю кошек.
— Ты когда-нибудь держал кошку? Нет, я вижу, что нет. И как только у тебя хватает нахальства судить о том, чего ты не знаешь? Вот будет у тебя кошка, тогда я послушаю, что ты об этом думаешь. А до тех пор… Ну ладно, а вообще-то, кто тебе сказал, что у тебя есть право высказывать собственное мнение?
— Ха? Да ведь у всех есть право на собственное мнение!
— Ерунда, парень. Никто не имеет права на мнение о чём-либо, о чём он не осведомлён. Если Капитан начнёт учить меня, как печь пироги, я вежливо предложу ему не совать свой нос в моё дело… и наоборот, я не стану говорить ему, как рассчитать орбиту к Марсу.
— Слим, ты увиливаешь от темы. Что насчёт Никси? Скажи, с ним всё будет в порядке?
— Как я уже говорил, у меня нет мнения о вещах, в которых я не разбираюсь. Случилось так, что я не разбираюсь в собаках. У меня никогда ни одной не было — я же вырос в большом городе… А потом улетел в космос. И никаких собак.
— Проклятье, Слим! Ты опять увиливаешь. Ты всё знаешь о Холодном Сне. Не пытайся меня обдурить.
Слим вздохнул.
— Малыш, когда-нибудь ты умрешь, и я тоже умру. И твой щенок — тоже. Это одна из тех вещей, которых никому не избежать. Наш реактор может взорваться — а мы даже не поймём, что нас убило, пока нам не начнут примерять нимбы и крылышки. А раз так, к чему беспокоиться о том, выйдет ли твоя собака из Холодного Сна? Или он проснётся, и ты волновался напрасно, или он не проснётся, и ты ничего не сможешь с этим поделать.
— Так ты думаешь, что у него не получится?
— Я этого не говорил. Я сказал, что было бы глупо об этом волноваться.
Но Чарли всё же волновался. Разговор со Слимом всё время крутился в его голове, и чем ближе был день прибытия, тем больше он беспокоился. Последний месяц показался ему длиннее, чем предшествовавшие четыре.
Что касается Никси, то для него время ничего не значило. Повисший между жизнью и смертью, он витал за пределами "Hesperus" — где-то там, вне времени и пространства. И лишь его маленькое лохматое тельце лежало в холодном трюме, как замороженный кусок ветчины.
В конце концов капитан замедлил своё судно, подвёл его к Венере и вывел на парковочную орбиту — борт о борт с единственной орбитальной станцией Венеры. После пересадки и томительного ожидания семья Вон на крылатом челноке "Купидон" опустились в облачный покров Венеры и приземлились в колонии Северного полюса, Бориэлисе.
Однако для Чарли томительное ожидание на этом не закончилось: груз (а Никси тоже относился к категории грузов) начали снимать с орбиты уже после высадки пассажиров, и это заняло много дней, потому что могучий "Hesperus" вмещал в себя намного больше, чем мог принять маленький "Купидон". А Чарли даже не мог сбегать на грузовой склад и навести справки о Никси, потому что иммигрантов поместили в карантин в перевалочном лагере. За пять месяцев полёта им поставили массу прививок, но по прибытию оказалось, что этого было недостаточно. Теперь они вынуждены были дожидаться самого тщательного медицинского осмотра и наблюдения, потому что Эмиграционная Служба желала удостовериться, что они не привезли с собой земных болезней, а после их ожидала новая порция прививок, которые не были доступны на борту судна. Чарли проводил свои дни с воспаленным от уколов руками, снедаемый изнутри беспокойством.
До сих пор ему только раз удалось взглянуть на мир снаружи — он увидел затянутое вечными облаками небо, которое никогда не темнело и не освещалось. Бориэлис лежал на Северном полюсе Венеры, а ось вращения планеты была почти вертикальна: невидимое Солнце кружило над линией горизонта, не подымаясь и не опускаясь больше чем на несколько градусов. Колония жила в вечных сумерках.
Пониженной гравитации Чарли не ощущал, хотя знал, что разница (сила тяжести была 0.9 земной) должна быть ощутимая. Но прошло уже пять месяцев с тех пор, как он чувствовал на себе силу земного тяготения, а на "Hesperus" поддерживалась лишь треть его силы — на внешних палубах, где сильнее центробежная сила. Поэтому Чарли казалось, что он стал тяжелее, а не легче — его ноги отвыкли от настоящего веса.
И при этом он не замечал высокой (около 2%) концентрации углекислого газа, благодаря которой существовали могучие джунгли Венеры. Когда-то считалось, что такое количество углекислого газа, вдыхаемое регулярно, смертельно для человека, но задолго до космических полетов, приблизительно в 1950 году, эксперименты показали, что даже более высокая концентрация не влечёт за собой никаких негативных последствий. Чарли просто её не замечал. Точно так же он чувствовал бы себя где-нибудь в тропиках на Земле.
Итак, он проводил дни в мрачном, похожем на казарму, здании. Он мало видел своего отца, который не отрывался от телефона и не вылезал из герметичной кабины для переговоров, совещаясь со своими новыми работодателями или обустраивая их новое жильё. И ещё меньше он виделся с матерью: миссис Вон тяжело перенесла долгий перелёт и проводила большую часть своего времени в постели.