— Так точно, ваше сиятельство! — отрапортовали жандармы, не имеющие права сомневаться словам высокого начальства.
Чтобы поставить все точки над и, князь предложил Марии Николаевне самой развернуть подозрительный сверток и посмотреть гарнитур. Определить, весь ли он, все ли бриллианты, не сломаны ли нечаянно золотые звенья.
Великая княгиня нехотя развернула материю и от неожиданности ахнула. Это действительно был бриллиантовый гарнитур. Ее любимый! ЕЕ! И он, слава Богу, целый и ничуть не поврежденный!
Константин Николаевич в душе усмехнулся. Как будто она хотела увидеть в свертке нечто совсем другое. И вышел распорядиться на счет лошадей. Здесь им было делать уже нечего.
— Господа! — шепотом попросила Мария Николаевна, опасаясь, что князь ее услышит, — зачастую при следствии я чувствую себя откровенной дурочкой. А у вас нет такого странного чувства?
Конечно, даме из благородного сословия так разговаривать с простонародьем не положено. Ну пусть!
— Есть, — так же шепотом ответил рядовой жандарм Логинов, — но я думал, у князя это от дворянского сословия. Разве нет?
Видимо, нет, — вздохнула Мария Николаевна и замолчала — в зал стремительно зашел князь. Все, можно непременно ехать!
Он посмотрел на поручика Нейгарда. Без излишней еврейской волосатости он был очень похож на того, кем и являлся — прибалтийским дворянином. Правда, если Николай I не передумает. Император легко мог лишить того не только дворянства, но и самой жизни.
Сам князь Долгорукий обязательно передумал бы. Если российский дворянин так обезобразил себя пейсами, то пусть и является евреем. Благо иудей — это не нация, это религия.
— Последний вопрос, господин бывший офицер гвардии, — сказал Константин Николаевич, — почему вы так опаздываете? Я думал, придется вас искать уже в Финляндии.
Ответ преступника был весьма банальным:
— Ушел в запой, праздновал презент. Рассчитывал, что основная волна полиции и жандармов уже сойдет. Но вот напоролся на вас.
Итак тоже бывает, пожал плечами князь. Дал приказ, жандармы Нейгарда повезли. Сначала в холодную камеру Петропавловской крепости, а затем, как государь решит — в Сибирь или на эшафот.
— Ваше императорское высочество! — обратился он к Марии, — не соизволите ли вы продолжить ваше интересное рассуждение, которые вы мастерски вели до ареста Нейгарда?
— Князь! — она смущенно улыбнулась, — вы шутите? Вы уже арестовали самого поручика. Зачем же заставляете рассказывать о версии его поимки?
— М-гм, — от неожиданности поперхнулся Константин Николаевич. Вот ведь девушка! Говорила бы еще. Повернул разговор на другую тему: — Мари, я хотел бы сразу отправиться в Санкт-Петербург. Надо завершить сугубо формальности дела о кражи драгоценностей. Вы поедите со мной?
— Да, — Мария с удовольствием согласилась. Правда, теперь она неприятно чувствовала себя лишней, как и свою свиту. Понимая это. Константин Николаевич с не меньшим бы удовольствием пригласил ее хоть вокруг света, главное на всю жизнь. Мария Николаевна в свою очередь говорила ДА не о поездке в столицу, а на свадебную процессию. И не просто говорила, а зримо показывала.
Пока они были мужем и женой только мысленно. Но раз уже в мыслях, то, значит, скоро, может быть и наяву?
Глава 20
Государь-император Николай Павлович встретил их в своем служебном кабинете сухо и деловито. Весь он — от гвардейского офицерского мундира и до тщательно побритого лица — как бы явственно говорил — я работаю, господа, и только важные и нужные дела! Мне очень некогда. Ну, хоть не стал ругаться о совместной поездке князя и старшей дочери куда-то на природу (и так можно интерпретировать совместный рейд) и то хорошо.
Впрочем, он внимательно и дотошно на них посмотрел, особенно на Марию, выглядывая на ее лице признаки физической близости. Ведь что еще может сделать молодежь? Ничего не нашел, успокоился. Сказал Константину Николаевичу:
— Долго ездили, господа. Я за это время еще раз детально проработал ваш план, который вы наметили. Злоумышленник не уйдет! — и горделиво посмотрел на них.
Император был доволен собою. Даже очень. Тут бы у него орденок попросить или очередной чин, или, поскольку ни Мария Николаевна, ни даже Константин Николаевич и в первом, и во втором не нуждались еще чего, например, выгодную аренду.
Однако, ни Мария Николаевна (как девушка и как великая княжна), ни князь Долгорукий (как столбовой дворянин древнего рода) считали ниже дворянской чести выпрашивать у императора знаки отличия.
Так попросили бы разрешения сыграть свадьбу. Честно говоря, Константин Николаевич об этом даже немного подумывал, вдруг император разрешит. Все испортила его почти богоданная невеста, его Маша. Ни о чем не думая, она начала говорить, даже не пожалев родного отца.
— ПaпА, — сказала она, — но князь уже арестовал этого злоумышленника! Им действительно оказался поручик Измайловского полка Нейгард!
— Доказательства? — коротко спросил Николай Павлович, вдруг нечаянно князь ошибся и арестовал совсем невиновного? А ему потом, хм, придется его наказывать.
Императору, разумеется, никакие доказательства были не нужны. Это был его последний шанс, последняя попытка отсрочить неприятную действительность, где его гениальный план был уже совершенно не нужен и о нем надо просто забыть.
Мария, тоже уже понявшая, в какую неприятную ситуацию она посадила отца, молча вытащила сверток и высыпала на стол драгоценности гарнитура.
Лицо Николая Павловича отразило сложную смесь противоположных чувств — от радости по поводу найденного любимого дочерью гарнитура и раскрытия злодея Нейгарда до неприятного ощущения, что все это уже произошло, а он, монарх и самодержец, тут оказался не причем!
— Хорошо, князь, вы можете идти, — с трудом сдержав сладострастную попытку его обругать и наказать, сказал император.
Константин Николаевич, сдержанно поклонившись, стремительно вышел. Эх, не зря говорят, сделать дело — это полдела. Главное — во время и правильно доложить начальству об этом! А вот тут-то он при помощи благословенной Марии Николаевны крупно обмишурился. Так-то князь!
Кажется, он почти раскрутил сложнейшее дело. Ну, как сложное. Холодным практическим разумом попаданец Константин Николаевич понимал, что дело-то, в сущности, оказалось средней сложности. Скорее, неприятное.
Участники ведь были архитрудные. Как-никак императорская семья вот главе с самим императором России Николаем Павловичем! А рядышком скромный Михаил Павлович и влюбленная в него, как и он в нее, Мария Николаевна. И как влюбленная, она делала глупости за двоих. А вот ему расхлебывать приходилось точно за двоих.
Он, между прочим, представитель родовитого российского дворянства. Князь рюриковой крови. А приходится копаться в их нижнем белье.
А еще ему надо узнать (а он до сих пор не узнал!) время награждения чинов Российской Империи. Явится, получить два ордена (ему оставалось только наедятся, Николай Павлович не отменит эти награждения из-за Марии) и вернутся, наконец, в тихую Москву, под руку Аристарха Поликарповича! Он, кстати, там не плохо устроился и жил. И будет жить неприкаянно. Если б не Мария, эх!
Угораздило же его влюбится в девушку из семьи царствующих Романовых. Дурак бестолковый! Клизма без механизма! Хитрозадый дворянин! В России миллионы девушек и молодых женщин просто жаждут породнится с собой, а ты а кого дерзнул взгляд посмотреть? Ведь есть же Шереметевы, Меньшиковы, Бутурлины, наконец, Канкрины. Богатые родовитые семьи, которые отдадут свою девушку даже несмотря на относительную бедность их рода!
Ругал себя напропалую, а сам все больше понимал, что они две половики одного целого, соединенные самими небесами. И, может быть, он оставлен на Земле на вторую жизнь именно для того, чтобы соединится с этой прекрасной девушкой. Не зря и она ни де-юре, как великая княжна, н де-факто, как девушка не имела своего избранника. Сама сказала, густо покраснев.
Кстати, по последнему делу о краже драгоценностей великой княжны Марии Николаевны (только так!) он не то что не имел никакой благодарности, но даже так и не получил официального высочайшего указания о возбуждении уголовного дела. Как бы сам провел дело, по своей личной инициативе и на свои финансовые средства. По такому поводу он, хе-хе, должен получить еще и, как минимум, августейший выговор! И ведь получит. Как была в XXI веке сентенция — был бы человек, выговор ему всегда найдется. И ничего, что сейчас еще XIX век. Государство-то существует! А император им весьма недоволен. Да что там. Он на него очень даже сильно зол!