— Да но… — попробовал возразить Подшивалов, но Константин Николаевич перебил: — это не я сказал, а Аристарх Поликарпович. Завтрашнего дня он уже нам не дал. И не потому, что он такой суровый, а просто объективная ситуация препротивная.
Подчиненные все же хотели оспорить его мнение, но не успели. Подошел министр финансов, уже спокойный, деловитый. Сказал, глядя в глаза князю:
— Я надеюсь, очень надеюсь, что к вечеру сегодняшнего дня вы найдете бумаги. Мне надо ехать по провинции, а к понедельнику я должен быть на аудиенции у государя. Батушка, — он обратился к князю, — вы уж постарайтесь.
Насколько попаданец читал в прошлой жизни о Канкрине, так он называл, с его точки зрения, не бесполезных людей для дела (реальный факт из истории). И то хорошо!
Константин Николаевич лишь четко кивнул головой. Говорить уже не стоило. Ему, князю Долгорукого, Россия была не просто Родина.
— Ясно? — спросил он полицейских после ухода министра, — будете еще бессмысленно спорить?
Полицейские почти испугано замотали. Раз с их старшим разговаривает, как с равным, министр, то им надо только соглашаться. Сразу видно князь, чин еще невелик, а с ходу в самые верха проникает!
А потом началась обычная полицейская проза. Конечно, он не просто спросил у своих подчиненных. Константин Николаевич сам коротко опросил и потенциальных обвиняемых и заведомо простых свидетелей. Они не врали, а если и противоречили, то в сугубо в мелочах.
В итоге краткого следствия он, пока еще для них самих, распорядился создать поминутную понятную картину того вечера. Для этого:
— Еще раз тщательно допросить всех гостиничных, работавших в тот вечер;
— Поговорить с хозяином, узнав об странных особенностях работающих у них;
— Поговорить с министром о его распорядке того вечера.
Подшивалов, взглянул на товарищей и буквально взмолился:
— Ваше благородие, со всеми работающими мы, разумеется, поговорим. Но с его высокопревосходительством не сможем. Освободите нас!
— Это почему же? — соизволил удивиться князь.
— Ни о чем он не хочет говорить о с нами, — стыдливо негромко признался полицейский, — только ругается с нами, да еще иногдавпрямую матерится.
— М-да, — задумался Константин Николаевич. Сам он хотел поговорить только с подозреваемой горничной. Что-то с ней не то. Совсем не то. И связанно это отнюдь не с Канкриным. Или она талантливая актриса…
Что же, поговорим и с министром. Тем более, хитрит лютеранин, ой хитрит. Зачем он не хочет говорит поподробнее о событиях в тот вечер? Пил? Блудил? Ха-ха, сам замешан в краже?
А вот полная картина вечера, наоборот, уже почти укладывается. Ясная и понятная. За исключением мелочей, которые иногда ей противоречат. Но это ерунда.
Князь еще в прошлой жизни четко понял: если свидетели говорят очень четко и слажено, то, значит, они сговорились почти на сто процентов. А вот, если идет общая неурядица по мелочам, это почти хорошо. Люди же не могут помнить все, кое-что забыли, кое-что попутали.
Дворник и швейцар — два человека, которым по должности надо постоянно быть у парадного выхода, по крайней мере, в светлое время суток — допрашиваемые раздельно, показали: никто из работников их гостиницы не выносили открыто бумаги, не таскали сверстки и баулы. А ведь кто-то, хотя бы женщина или мужчина, должны нести папку или соответственный сверток.
Более того, гостиничная второго этажа (не подозреваемая, другая) показала, что в номер министра в этот вечер никто не приходил. По крайней мере, она не видела, хотя очень часто смотрела в коридор.
И ведь Константин Николаевич чувствовал — люди честны, а если врут, то нечаянно. Приходилось прийти к парадоксальному выводу — бумаги никто не выносил! И весь его огромный опыт розыскной работы XXI века настоятельно говорил об этом.
Отсюда появлялся интересный вывод — кражи не было совсем, а пострадавший что-то напутал. Возможно ли? Возможно, если, министр в этот вечер был даже слегка пьян.
А что, в XXI веке большинство командировочных в поездках, в скучных вечерах были не прочь поднагрузится. Да под картишки, под интересные разговоры по маленькой. Даже если это популярный в это время глинтвейн или чай «по адмиральски». Так за весь вечер прилично нагрузится можно!
А с учетом навязанный при дворе трезвенный настрой, шедший не без помощи самого императора Николая Павловича, Егор Францевич будет стоять до последнего и отстаивать образ трезвенника. Иначе ведь с этой историей с пропавшими документами можно запросто карьеру себе радикально сломать. Ведь министр при дворе и так слыл гордецом. Не захочет ли Николай I сделать его более ручным или, пользуясь случаем, вообще отправить в отставку?
Вывод какой? Допрос (вежливый разговор) министра ничего не даст. Только если суметь расположить его к себе, да прижать к стенке железными фактами. И, разумеется, все это неофициально. Не надо делать Канкрину лишние проблемы.
Перейдем к подозреваемой. Прямых доводов тоже не существует. Только косвенные, умозрительные в головах полицейских. Так был ли вообще мальчик в этом тазике с мыльной водой?
Его подчиненные такой вывод о несуществующей краже не поддерживали. Слишком уж заумно и не правдоподобно. И очень неправдоподобно.
Но Константин Николаевич в предыдущей жизни уже один раз с таким случаем сталкивался. А раз такое было, то почему не быть во второй раз? Пусть и много лет тому вперед, но ведь было!
Потребовал от полицейских обратить на это особое внимание, раз тем более они сами сомневаются. И ведь он сильно не верил в это. Решил снова поговорить с гостиничной Настей Жилкиной. Той самой подозреваемой в краже или в пособничестве к краже.
Глава 5
Хотя что там, к черту, говорить. Обычная простонародная девка, очень обычная, хоть для XIX, хоть для XXI века, правда, очень уж красивая. Пришла по его вызову. Прелестница! Статная, с хорошей фигурой и приятыми чертами лица. Да, рано она родилась, в XIX веке делать еще нечего. Ей бы в кино сниматься. Даже пусть во взрослом. Прожив однажды до старческих лет, он уже не отказывал себе в легком цинизме. Ах, какая лапушка!
Чувствовалось — ее уже достали и приходившие полицейские, и находившийся почти постоянно в гостинице хозяин, и сама жизнь со своими сложностями и трудностями. И сейчас она пришла к нему в жестком футляре, и будет не давать пояснения, а банально отбиваться. И, если ей надо, станет лгать и изворачиваться. Во всяком случае, правду от нее он не услышит. Даже подозрительно — почему еще не рыдает? Обычная женская реакция в любую историческую эпоху. И в XIX веке, и в XXI. Так ведь оно, ваше сиятельство?
Пришлось тщательно проводить, как говорил Константин Николаевич в прошлой жизни, профилактическую работу милиционера (полицейского). Иногда даже преступнику приходится нравиться, прости господи. И, тем более, просто запутавшихся.
— Князь Долгорукий, — внушительно представился он девушке, — ответственный сотрудник сыскного отделения Московской полиции. Мне вы можете говорить все, даже интимное и сугубо секретное. Я вам прекрасно верю и защищу от всех подозрительных.
О чине он не заговорил специально. Конечно, титулярный советник в провинциальной Москве, это не то, что в столичном Санкт-Петербурге, но все же рядом в княжеском титуле и знаменитой фамилией такой чин просто не смотрелся. И даже делал искомую личность излишне опасной.
А о том, что «мне вы можете говорить все», он упомянул на всякий пожарный случай. Вдруг получится. И ведь надо же — этот случай наступил именно сегодня! Девушка, немного оглушенная княжеским титулом и громкой фамилией, немного растеряно и как-то доверчиво посмотрела на него.
— Вы знаете, а я тоже дворянка, — негромко сказала она, — но мама у меня была простолюдинка. Папа как-то ребенка ей сделал, меня, то есть, но не признал. Давно это было. Мне, когда выросла, пришлось идти по стопам мамы.
Ого, это уже было что-то интересное. И самое подозрительное, что Подшивалов ему ни о чем таком не говорил. Он или дурак, или до сих пор ему не верит, или… это его низкий уровень?