Поднимаясь по узкой лестнице (той самой, которую когда-то спроектировал Владимир Полиевктович Костенко) на второй этаж, гости музея сразу же видят первый экспонат — афишу: «Художественный фильм „Капитан первого ранга“ по одноимённому роману А. Новикова-Прибоя. Таллинская студия, 1958 год». «Прекрасная была лента, — замечает Ирина Алексеевна. — Но случилось, что режиссёр Александр Мандрыкин покинул страну и фильм сняли с проката».
Лестница приводит в маленькую прихожую. Из неё две двери ведут в комнаты, где располагается основная экспозиция музея, а третья — на маленькую террасу. На этой терраске, в «светёлке», Алексей Силыч, как рассказывает Ирина Алексеевна, любил пить чай. Сюда приглашались самые близкие друзья. Бывали здесь Перегудов, Пришвин, Сергеев-Ценский. А уж большие шумные застолья устраивались на нарядной, с разноцветными стёклами большой террасе внизу. Здесь на столе стоял начищенный до блеска самовар, и Алексей Силыч, спускаясь со своего второго этажа к чаепитию (Мария Людвиговна обычно пекла к пяти часам вечера пирог), с удовольствием напевал: «У самовара — я и моя Маша…»
Две комнаты второго этажа — это и есть непосредственно музей. В первой из них Ирина Алексеевна собрала фотографии родных и друзей отца, книги, сувениры, памятные подарки (главный из них — от Ленинградского военно-морского музея — макет броненосца «Орёл», подаренный писателю на шестидесятилетие), известный дружеский шарж на Новикова-Прибоя знаменитых Кукрыниксов. Сюда же попала часть обширной переписки Алексея Силыча с ветеранами-цусимцами и читателями его произведений.
Ирина Алексеевна обращает внимание на две картины инженера Костенко, которые написаны пастелью во время похода. На одной — стоянка эскадры на Мадагаскаре, на другой — один из моментов боя.
Третья комната — кабинет писателя — уже многие годы сохраняется такой, какой была при его жизни. Возле окна, из которого видна река Клязьма, заливной луг на её противоположном берегу и лес, стоит небольшой письменный стол, обитый сверху коричневой клеёнкой. На нём портативная пишущая машинка «Корона», самодельный светильник — «коптилка» из плоской консервной банки, простая стеклянная чернильница, школьная деревянная ручка со стальным пером, писчая бумага. Около стола — стул с изогнутой спинкой. Рядом в углу висит большая самодельная полка со множеством книг по морскому делу и садоводству, различными справочниками, несколькими томами словаря Брокгауза и Ефрона, энциклопедиями, журналами об охоте.
О необыкновенной страсти Новикова-Прибоя к справочной литературе рассказывает одно из семейных преданий.
Когда во время Первой мировой войны Алексей Силыч служил на санитарном поезде, на одной из станций он увидел, что старушка продаёт два тома энциклопедического «Словаря общедоступных сведений по всем отраслям знаний» под редакцией Южакова. Рискуя опоздать, он всё же отправился домой к этой самой старушке, чтобы купить остальные 18 томов.
Возвращаемся в комнату Алексея Силыча. Вдоль стены стоит узкая железная кровать, над ней — барометр в деревянной резной оправе. Рядом развешаны рисунки Анатолия («Автопортрет») и Игоря («Цусимский бой»), а также вышивки Марии Людвиговны: полотенце с зайцами для Алексея Силыча, полотенце с куклами — для Ирины. И ещё одна вышивка — симпатичная японка как напоминание мужу о его кумамотской любви.
Ирина Алексеевна рассказывает, что Мария Людвиговна шила, вышивала и вязала настолько искусно, что маленький Толя любил всем хвастаться, что его мама из юбки может сделать любую шляпку, а из шляпки — юбку.
У входной двери с одной стороны — кирпичная плита на две конфорки, с другой — застеклённый шкаф с книгами, подаренными друзьями-писателями. Собраны в кабинете и охотничьи принадлежности Алексея Силыча, сохранены и чучела двух тетёрок. Интерьер завершают обитые зелёным бархатом стулья с тонкими спинками и ножками. Они расставлены между двумя окнами, выходящими в сад, в котором так любил трудиться писатель.
Ценность этого удивительного домашнего музея заключается не только в том, что здесь с любовью сохраняется быт знаменитого писателя-мариниста, — здесь царит атмосфера другого времени, которое отдалено от нас не просто количеством прошедших лет, а качественно новыми событиями, осмыслить которые нам ещё предстоит. И на этом пути вглядывание и вчувствование в прошлое кажется не просто волнующим, а необходимым, значимым, существенным. Чтобы наша история не переписывалась политиками и теми, кто их обслуживает, чтобы правда не подменялась кривдой, и должны существовать такие музеи — острова времени, притягивающие к себе подлинностью, доверчивой открытостью и естественной простотой…