В воскресенье 22 сентября Кремль заполнили гвардейские и армейские солдаты. Народ не пускали.
Екатерина в Успенском соборе, стоя у трона со скипетром и державой в руках, выслушала литургию, а потом первый член Синода, новогородский архиепископ Димитрий совершил миропомазание — начертил на лбу государыни крест кисточкой, помакнутой в благовонный состав — миро. Нел хор, стреляли пушки.
Всю осень в Москве праздновали, чредой текли царские приемы, обеды, спектакли, выезды в дома знатнейших вельмож, посещения монастырей. Для горожан готовилось пышное зрелище — уличный маскарад «Торжествующая Минерва».
Сочинял и репетировал маскарад первый актер российского театра Федор Григорьевич Волков, литературной частью ведал Михаил Матвеевич Херасков. Замысел был парадным — аллегорией показать, как пороки гибнут, когда воцарилась Екатерина, она же богиня мудрости Минерва. Волков придумал двенадцать маскарадных групп. Сначала изображались пороки — пьянство, обман, невежество, спесь, мздоимство, мотовство, затем показывались золотой век, мир и добродетель.
Написать хоры для каждого отделения попросили Сумарокова. Живые и острые его стихи высмеивали обман, поборы и плутни подьячих, а в хоре «Ко превратному свету» говорилось о заморской стране, где установлены неслыханные в России порядки:
Однако стихи эти показались чересчур смелыми, и Сумарокова заставили их переделать.
Маскарадом «Торжествующая Минерва» закончилось празднование коронации. Три дня — в конце января и начале февраля 1763 года — маскарад, растянувшись на две версты, ездил по улицам Большой Немецкой, обеим Басманным, по Мясницкой и Петровке, изъявляя гнусность пороков и славу добродетели. В процессии было занято четыре тысячи участников, все в маскарадных костюмах.
Новиков любовался зрелищем из толпы москвичей, запрудивших улицы. Императрица смотрела на процессию через окно дома Бецкого и осталась довольна великим собранием народа, увидевшего картины Золотого века и победу Минервы.
Праздник этот обошелся дорого: Федор Григорьевич Волков, три дня водивший маскарад, простудился и умер. Потерю эту глубоко переживали друзья его, причастные к театру и литературе.
Весной заболел отец Новикова Иван Васильевич. Сын привозил к нему в Авдотьино лекарей из Москвы, больному пускали кровь, ставили пиявки, лечили и теплом и холодом, перепробовали многие медицинские средства. Когда врачи уезжали, мать звала деревенскую бабушку-ведунью. Результат усиленного лечения был печальным — больной совсем ослабел и в июне скончался.
Смерть отца была большим горем для Новикова. Но выходить в отставку и жить в Авдотьине он не пожелал. Мать с помощью старшего сына вполне могла справиться с имением, и Новиков решил продолжать службу.
Между тем подошло время ее выполнять. Императорский двор собрался возвращаться в столицу. По петербургской дороге потащились обозы коллегий и сенатских канцелярий, приготовилась к походу гвардия.
Новиков заехал проститься с матерью. Осиротевший дом заставил сжаться его любящее сердце.
Наконец августовским утром батальоны Измайловского полка выступили из Москвы и к концу месяца, не спеша маршируя, пришли в Петербург, пробыв почти год в отлучке.
Снова началась караульная служба.
Новиков томился однообразием гвардейских будней. Он искал занятий. Карты и вино — обычные забавы солдатской братии — его не манили. Новиков желал споспешествовать просвещению своих единоземцев, как о том писалось в его любимых книгах, и средство к тому видел одно — печатный стан.
Спору нет, славен автор, умеющий увлечь за собой читателя к высотам духа или пусть даже занять его настолько, что он забудет сесть к карточному столу. Но полезен человечеству и тот, кто даст в руки людям творения писателя, кто распространит по свету его вдохновенные слова — издатель! Рукопись прочтут считанные знатоки, печатная книга доступна тысячам и служит не одному поколению.
Укрепляясь в таких мыслях, Новиков предпринял в марте 1766 года свой первый издательский опыт. Канцелярия Академии наук выполнила его просьбу отпечатать в типографии «Реестр российским книгам, продаваемым в Большой Морской, в Кнутсоновом доме». Это был каталог книжной лавки. Новиков задался целью познакомить читателей с кладовыми печатного слова, помочь им выбрать нужную книгу. Он просил изготовить четыреста экземпляров каталога и рассчитался с академической типографией за работу и бумагу.
Видимо, продажа «Реестра» пошла успешно, и Новиков еще раз попытал счастье.
Литератор-разночинец Михаил Чулков напечатал свою книгу «Пересмешник, или Словенские сказки», четырехтомное собрание новелл. Сочинений подобного рода в русской литературе еще не бывало. Чулков нашел путь к новым слоям демократических читателей. Его сказки были насыщены бытовым материалом, понятны для людей, не получивших большого образования, они увлекали запутанными сюжетами. Взамен царей и героев — этих обязательных персонажей классических трагедий и поэм — в сказках Чулкова можно встретить подъячего, монаха, мужика, офицера, поступки их были понятны читателю, происходившему из разночинной среды, — сам он, вероятно, в сходных обстоятельствах поступал так же.
Новиков знал Чулкова, раньше они встречались в Москве. Он взял «Пересмешник» из академической типографии на комиссию, передал тираж в книжную лавку и поместил объявление о выходе этой книги в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Часть тиража Новиков переправил в Москву, в университетскую книжную лавку к Веверу, и вскоре получил известие, что книга хорошо продается.
Литературное чутье не обмануло Новикова. В столице есть читатели, которые не жалеют полтинников за листки печатной бумаги! Их может стать значительно больше, если книги будут полезны и занимательны.
В Москве Новиков видывал, как поступает Вевер. Он сговаривался с типографией, выбирал бумагу, шрифт, ему носили корректурные оттиски, которые читали для него знакомые студенты и гимназисты из тех, что пограмотнее. И наконец, выходила книга.
Нужны были деньги. Доходы от взятых на комиссию книг могли поступить лишь через несколько месяцев. Где же достать полсотни, сто рублей?
В Авдотьине жили натуральным хозяйством — были сыты, одеты неказисто, но прочно, однако звонкой монеты в доме не важивалось. То, что выручали осенью за продажу хлеба, сразу же расходилось на уплату долгов и закупки. Петербургские приятели Новикова с радостью одолжили бы его, если б сами не занимали. Житье в столице принуждало гвардейцев к расходам, далеко превышавшим жалованье. Нужно было чисто содержать себя в одежде, кормить слуг, лошадей, покупать модные вещи, обедать в дорогих трактирах.
«А не попросить ли мне у Вевера? — подумал Новиков. — Он мне поверит. Съезжу-ка я к нему».
В Москве постоянно жила команда Измайловского полка. Начальник ее князь Хованский вел дела с московскими купцами и ремесленниками, покупая и заказывая амуничные вещи и провиант. Новиков узнал в полковой канцелярии, когда будут посылать в Москву за приготовленной амуницией — чеканными бляхами к мушкетерским сумам, — и получил назначение в командировку.
Вевер искренне обрадовался, увидев в своей лавке Новикова.
— Ба! Николай! — воскликнул он. — Каким ветром занесло? Скоро ли будешь генералом? Как служба?
— Здравствуйте, Христиан Людвигович, — ответил Новиков. — Служба наша известная — из караула да в караул. А в генералы выходить я не собираюсь. Хочу пуститься по вашей части. Пристрастен я к книгам, и военная карьера не манит меня.
Новиков рассказал о своем плане.
— Риска я не боюсь, — говорил он. — И если с умом печатать, можно прибыль иметь. Но я за нею гнаться не намерен. Стыдно, что в России негде купить книгу, да русскую-то и не скоро найдешь, ибо выходят они по одной в год.