Перечень посылающих поцелуи «Живописцу» монахов-администраторов весьма велик — отец игумен, отец келарь, отец казначей, эконом, ризничий, уставщик, гробовый, конюшенный, крепостной, трапезенный, рухлядный, чашник, площадный, будильник, подкеларник и «прочий, их же не веси». Могучее хозяйство содержалось на деньги верующих!
Издатель «Живописца» отвечает монастырскому корреспонденту, выдерживая церковнославянский слог, каким было написано письмо Тарасия. Но совет, который дает Новиков богомольцу, полон коварного смысла. Оглянись вокруг себя, премудрый старец, говорит Новиков, посмотри на братию свою, кто из них имеет моральное право судить ближнего, потому что сам является образцом поведения? «Семо поучают, а идеже поучаются? Онде исправляют, и где исправляются?.. Со смирением реку тебе словеса священная: удобее есть вельбуду пройти сквозь иглины уши, неже богату внити в царствие небесное».
В статье «Автор самому себе», напечатанной в листе 2 «Живописца», Новиков высмеял сочинителей идиллий и эклог из крестьянской жизни, восторгавшихся «златым веком», которым якобы наслаждаются невинные поселяне: «Пастух на нежной свирели воспевает свою любовь, вокруг его летают зефиры и тихим дыханием приятное производят ему прохлаждение.
…Сама Добродетель в виде прелестной пастушки, одетой в белое платье и увенчанной цветами, тихонько подкрадывается, вдруг перед ним показывается, пастух кидает свирель, бросается в объятия своей любовницы и говорит ей: цари всего света, вы завидуете нашему блаженству».
Новиков знает подлинную крепостную деревню, где подобное блаженство никогда не существовало.
Литература классицизма не изображала конкретных людей, не спускалась в быт, крепостной мужик ею не замечался. Новиков решительно возражает против такого отрыва литературы от жизни и на страницах своих журналов показывает русскую деревню, нищих крестьян и тиранов-помещиков.
3
Писатель и журналист, Новиков откликался на злободневные темы и выпускал свои листки, не думая о закреплении за ними бессмертной славы. Но между тем именно они, эти еженедельно заполняемые страницы новиковских журналов, насыщенные горячей авторской мыслью и запечатлевшие контуры дней, в которые они были созданы, остались жить, сохранив свое обаяние на многие года.
Эстетическое сознание эпохи еще не требовало обилия художественных деталей, обрисовки подробностей, создающих полноту и правдоподобие изображаемой картины. Говорилось лишь о самом главном, вещи назывались, а не описывались в тех случаях, когда они вообще попадали в поле зрения автора. Ведь примерно только десятилетием позже Державин совершил переворот в русской поэзии, показав вещный, видимый, цветущий мир в многообразии его красок и звуков. До него на эти качества писатели просто не обращали внимания, ставя целью творчества отвлеченное изображение страстей человека, борьбу между чувством и долгом.
В листе восемнадцатом первой части «Живописца» была напечатана присланная «несчастным Е***» из Смоленска краткая повесть «Следствия худого воспитания», названная автором просто «Запиской». Отец и мать Е*** жили недружно меж собою, пороли крестьян плетьми, образ жизни родителей развращал мальчика, проводившего время в праздности. В юношеские годы он сдружился с сыном соседнего помещика, искушенным в карточной игре, стал пить, заслужил немилость отца, был выгнан из дому и совсем опустился.
«Наконец, несносные бедствия и оставшаяся во мне еще искра стыда и совести начали исправлять мои поступки, и я вступил в военную службу, где нужда еще больше того меня поправила, почему ныне я живу спокоен, со всегдашним сожалением о участи тех бедных, которые имеют подобное моему от родителей или наставников своих воспитание».
В немногих словах, на трех журнальных листочках, рассказана человеческая жизнь, долженствующая послужить уроком читателям. Примечание издателя указывает на это: «Отцы и матери, казнитеся сим примером, воспитывайте детей своих со тщанием, если не хотите опосле быть ими презираемы».
Так писал Новиков. Рассказываемый им сюжет был затем превращен А. Измайловым в большую повесть. В 1799 году вышла из печати его книга «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества», части первая и вторая. Повторено название статьи из «Живописца» — «Следствия худого воспитания», имя героя «Е***» раскрыто как Евгений, а в тексте описана печальная судьба единственного сына, которому во всем потакали родители и тем развили в нем порочные наклонности. Евгений учился у дурных наставников, другом его сделался негодяй Развратин и т. д. Столь близкое сходство двух произведений не может почитаться простой случайностью, и следует думать, что Измайлов средствами романиста расширил и обработал новиковскую миниатюру.
Присмотримся к слогу краткой повести «несчастного Е***», напечатанной в «Живописце».
«Отец мой, хотя, правда, был недалекого разума, однако разбирал понемногу Четьи-Минеи и другие церковные книги; матушка же моя насмерть тех книг не любила, потому что она девицею воспитана в городе, да редко имела досуг читать и французские… А как я уже приходил лет под десяток и батюшка мой начал преподавать мне первые начала российской грамоты, то матушка, любя меня чрезмерно и опасаясь, чтоб от такого упражнения голова у меня не разломилась или бы по времени не повредился я умом, всегда меня от книги отрывала и не раз бранила батюшку, что он меня к тому неволил».
Эти строки способны напомнить нашему читателю роман Пушкина «Капитанская дочка», где в такой же манере и тональности ведется описание детства Петра Андреевича Гринева.
«Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17… году. С тех пор жил он в своей симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.
…В то время воспитывались мы не по-нынешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я читать и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу…»
Краткий конспект Новикова может увести нас и дальше к ряду произведений писателей XIX века, вплоть до глав романа «Обломов», посвященных детству Ильи Ильича. Как в зародыше, он содержит в себе многие пути и открытия русской прозы позднейшего времени, развивавшейся в направлении критического реализма.
Что же касается Пушкина, то нельзя не дивиться мастерской и тончайшей стилизации под слог XVIII века в «Капитанской дочке» или «Истории села Горюхина», и вместе с тем нужно полагать, что концентрированность прозы Новикова имела большое значение для Пушкина при выработке его литературного языка. Он всегда говорит в прозе о самом главном, минуя многочисленные подробности, стремительно развертывает действие, пишет предельно кратко и исчерпывающе точно. И речь, конечно, тут может идти не о каком-либо сравнении качества или художественной манеры этих писателей, а о том, что принципы Новикова-прозаика оказались для Пушкина близкими и приемлемыми.
Можно привести и другое наблюдение. Некто пришел, говорит Новиков, по своему делу в одну из московских канцелярий. «Сторож, отставной солдат, бывший в походах при первом императоре, с почтенными усами и стриженою бородою, ввел меня в большую комнату, где все стены замараны чернилами и в которой навалено великое множество бумаг, столов и сундуков, подьячих, оборванных и напудренных, то есть разного рода человек 80. Многие из них драли друг друга за волосы, а прочие кричали и смеялись… Дожидался я часа два, чтоб сии господа успокоились; после того подходил ко многим, дабы узнать, что мне делать. Насилу нашел дневального, у которого сии дела; он мне гордо сказал: «Подождите, не бывал дежурный». Я говорю: «Мне сказали, что это вы, сударь». Он засмеялся и сказал мне: «Я дневальный, это правда; однако дневальный и дежурный не все одно» и т. д. («Трутень», 1770, л. XI).