— Что случилось? — услышал я чей-то голос, вздрогнул и отнял руки от лица. Рядом стояла какая-то незнакомая молодая блондинка в джинсах и майке.
— Ничего. Вам-то какое дело? — мне не хотелось говорить о том, что мои слезы из-за отказа любимой выйти за меня замуж.
— Может, чем-нибудь помочь?
— Оставьте меня в покое, — нацепив на себя маску холодности, бесстрастно заявил я ей, но блондинка не ушла. И тогда я, не сдержавшись, выругался матом, объяснив, в каком направлении ей идти со своим наигранным беспокойством… Ну вот не верю я людям, когда те спрашивают, что у тебя случилось! Мне все время видится подвох в их расспросах, и кажется, что они нарочно спрашивают тебя об этом, чтобы потом обсуждать и смеяться за твоей спиной. Что-то вроде фобии, вероятно, беспочвенной! Девушка наконец ушла, ничего мне не сказав, и мне стало немного легче.
Я встал со скамейки и пошел в неизвестном направлении. Просто брел по улице, не задумываясь, куда мне надо идти. Наконец увидел перед собой вывеску какого-то ресторана и вошел внутрь.
Ко мне тут же подскочил молоденький официант, разложил на столе меню и встал в ожидании моего заказа. Я даже не стал смотреть их ассортимент, а решительно сказал:
— Принеси водки. Ничего больше.
Официант, слава богу, ничего не сказал и не удивился моему странному заказу, а пошел и скоро принес мне бутылку и рюмку. Я расплатился с ним, и он ушел.
Первую рюмку я осушил залпом. Алкоголь обжег горло, и какое-то странное щемящее, но теплое чувство разлилось в моей груди. Из головы вылетел весь мой разговор с Раисой возле ее дома, и мне захотелось просидеть здесь, в этом ресторане, все время до его закрытия в уютной обстановке, за бутылкой водки. Еще бы добавить к этому приятную компанию, но, к несчастью, ресторан был почти пустым. Только одна парочка, сидевшая довольно далеко от меня, да еще какая-то девушка за салатом и в полном одиночестве.
Можно было подойти к ней и познакомиться: забыть отказ любимой женщины, но я подавил это желание в корне. Несмотря на ее отказ, я все же продолжал любить Раису.
Думая обо всем этом, я продолжал, словно робот, наливать и сразу же опустошать свою рюмку до тех пор, пока не почувствовал, что алкоголь порядком ударил мне в голову. Из последних сил бросил взгляд на бутылку — она уже была пуста.
========== Эпилог ==========
Не помню, как я добрался до дома. Кто меня туда доставил, я не знаю. Или все же я сам пришел? Как бы то ни было, следующее утро я встретил в своей постели с жуткой головной болью. Здесь я горько пожалел, что живу один: так бы кто-нибудь принес мне рюмку водки на опохмел. Так что я пролежал в кровати весь день и даже не пошел на работу. Наумов звонил мне, но я не мог и руки протянуть, чтобы взять телефон. Да и объяснять ему я ничего не хотел. Ну, напился с горя — с кем не бывает?
Ах, Раиса, зачем я только в тебя влюбился? Сердцу, конечно, не прикажешь, но можно было бы повести себя разумнее. Я и сам не знаю, почему так болезненно переживаю ее отказ.
Прошло около двух месяцев. Я изо всех сил старался выкинуть из головы свою любовь, и это мне удалось. Исправно ходил на работу и больше не думал о том, чтобы опять начать с кем-нибудь встречаться. И, может быть, я навсегда забыл бы и о Раисе, и о желании ее мужа сложить голову на войне в Сирии, но как-то раз мне попалась на глаза сводка погибших, напечатанная в одной газете.
Я пробежал ее глазами и где-то в середине списка замер, как громом пораженный, увидев знакомую фамилию. «Маликов Владимир Анатольевич». Все-таки как он хотел, так и получилось… Только кому есть до этого дело? Кто скажет: «Вот был такой человек, вроде нормальный, но со своими недостатками. Погиб героем. Вечная ему память и царство небесное»? Даже его супруга, и та не желала иметь с ним ничего общего. А все почему? Вспомним две тысячи шестой год: слабый характер одного и излишняя доброта другого, соприкоснувшись друг с другом, привели к смерти восьми людей. Семь-то за дело пострадали, а один — просто потому, что был слишком правильным. У нас никто не одобрял такой характер Павлова, но тот наотрез отказывался меняться, будучи слишком упрямым. Даже не упрямство его было тому виной, а принципы.
И тут раздался звонок мобильного. Я посмотрел на экран и увидел, что это Алексей. Мы с ним не общались с того дня, как он осудил нашу троицу — Лукьянова, Горского и Шевченко. Я хотел позвонить ему в течение этого времени, но подумал, что не стоит отвлекать его от работы. Почему он вдруг решил поговорить со мной? Наверняка он тоже читал эту газету.
— Привет. Ты видел сводку? — услышал я его взволнованный голос. Так я и думал…
— Да. Жаль Маликова, конечно, но он сам этого хотел.
— Что за бред? — недоверчиво усмехнулся он. — Неужели Владимир искал смерти?
— Он сам мне это сказал после своего развода. Дескать, хочет поехать в Сирию и умереть там героем.
В трубке наступила мертвая тишина, а потом Алексей едва ли не вскрикнул:
— Развода?! — и тихо добавил: — Я не должен был смеяться. Все-таки погиб наш общий знакомый и к тому же лишился жены… Помнишь, я называл тебя фаталистом?
Я ответил утвердительно. Конечно, я отлично это помнил; мне и сейчас кажется, что в случившемся одиннадцать лет назад виновата судьба… А ведь это так и есть: не приди тогда Маликов к Вадиму и поведи он себя по-другому (более ответственно), так и не было бы этих восьми смертей, и семья Владимира была бы жива-здорова, и с Раисой он бы не встретился… И я бы все-таки сумел на ней жениться! Сердце снова обожгли воспоминания о моей несчастной любви.
Судьба — до чего же простое, но в то же время сложное понятие! И зависит-то она от самого человека, однако далеко не всегда…
Да, Алексей тогда ответил мне на это: «фаталист ты несчастный». Со здоровой долей иронии, конечно, эти слова, но они верны.
— Я вот подумал и решил: в чем-то ты был прав тогда, после суда над той троицей… Судьба тоже сыграла свою роль во всей этой истории, — заметил он.
Не знаю, почему, но я вдруг спросил:
— А что с ними?
— Максима уже отправили в колонию, и, несмотря на то, что его отец хотел вытащить его оттуда, он наотрез отказался от этого. Павел приходил ко мне и пытался уговорить меня изменить приговор… Но я не совсем его отменил, а дал Максиму право на УДО. Я честно рассказал его отцу обо всем, что случилось. По-видимому, он осознал, что решение мое было справедливым. Я не о том, что десять лет тюрьмы — это подходящее наказание за то, что Максим оклеветал Шевченко, а о том, что за это время он поймет, что неверно поступил.
— Да он и так это понял.
— Ты прав. Но с нашими законами не поспоришь: это моя работа. Что с Лукьяновым и Шевченко, я не знаю.
— Сергей повесился в камере на следующий день после суда, так что наказания твоего ему уже не видать, — на этот раз я сказал об этом очень спокойно, почти без эмоций. — Но меня за халатность не посадят. Я честно рассказал об этом начальнику ФСИН, Рязанову.
Новость о гибели Сергея его тоже ни обрадовала, ни огорчила: он холодно заметил:
— Так ему и надо. Не пережил того, что всплыла истина, — тут он вдруг сменил тему: — Я рад, что тебя не посадят. Как ты сам?
— Живу как обычно: дом-работа-дом… А ты?
— Я тоже. Жизнь, слава богу, наладилась: все спокойно. Анастасия вернулась из Сочи. Осталась довольна поездкой, но не совсем: ведь она встретила Вадима именно там… Ее до сих пор мучают воспоминания. Я сразу догадался об этом, когда встречал ее на вокзале.
Я не знал, что ему на это ответить, поэтому попрощался с ним и повесил трубку. Опять стал думать о смерти Маликова и обо всем пережитом ранее: в частности, о восьми смертях, случившихся три года назад и позже. Судьба тому виной или нет — кто знает? Ответ на этот вопрос вряд ли можно найти, ведь он все-таки сложный. Вечный русский вопрос — «кто виноват?»…