Нестерпимо стрельнуло болью в руке, почувствовал, что стремительно лечу вниз, как трещит череп от удара о землю и потерял сознание.
Очнулся. Вокруг было тихо, пахло травами и мазями, запах проникал внутрь, теребя нос и заставляя его сморщиться в предвкушении чиха, но нет, пронесло. Тело ощущалось, словно не свое, деревянное, непослушное.
Глаза немилосердно щипало, они буквально горели, попавшиеся соринки истерли все что возможно. Рука невыносимо ныла от боли. Наверно это конец.
Я лежал, не делая попыток приподняться. Валятся было хорошо. Можно представить, что я в своей комнате, блаженствую. Сейчас открою глаза. Увижу, как капелька бежит по запотевшему стакану пива, почую дурманящий аромат жаренного мяса.
Не открыл. Слишком больно. Зато как компенсация, обострившийся слух донес на пределе слышимости звук капающей воды. Я перевалил себя на бок и кое-как смог подняться. Вытянутая здоровая рука нашла опору. По-видимому, провалился в расщелину или лаз. В таком состоянии мне не найти отверстие в которое упал и не выкарабкаться. Буду идти вдоль стены на звук.
Медленно переставлял ноги. Шаг, подтаскиваем ногу, потихонечку-помаленечку. Эх, жаль меня Майя не видит, она бы меня утешила, пожалела, приласкала. Ну да. Щитом по роже.
Мало-помалу звук становился ближе, стена кончилась и мне, чтоб не упасть пришлось встать на карачки, продвижение дальше вдоль стены отдаляло от источника звука.
Мелкие камушки больно впивались в ладони и колени, но я неуклонно двигался к цели. Наконец руки окунулись в прохладную воду. Блаженство. Хотелось взять и начать просто лакать. Шершавый язык и скрежещущий песок на зубах умоляли это сделать. Но самоуважение пересилило. Одичать легко, а человеком остаться трудно.
Я аккуратно ополоснул руки, стремясь сделать это так, чтобы смываемая грязь не попала обратно в этот небольшой водоем, и меньше тревожить поврежденную руку. Затем зачерпнул студёной водицы и с наслаждением напился, стараясь делать маленькие глоточки. Те, кто уверяют, что высшее наслаждение в еде и горячих женщинах никогда по-настоящему не испытывали жажды. Как мало, по сути, человеку надо, казалось, что я не просто пью обычную воду, а словно огромная неудержимая река, смыв все преграды и плотины несется в иссушенную местность, столетиями не видевшую влаги. Даря жизнь и надежду на будущее. С трудом заставил себя остановиться. Подождал, когда в выемке наберется побольше, и промыл глаза.
На всякий случай снял лохмотья, в которые превратилась амуниция. Пришлось также выбросить пришедшие в негодность лук и стрелы. Остался один нож. Старый верный товарищ. Мое первое оружие, единственное что мне осталось от отца. Выполненное в виде когтя зверя. С односторонней заточкой с рукоятью в виде крысиной головы с маленькими бусинками кроваво красных агатов вместо глаз, на клинке выбито клеймо мастера V.V.K.
Промыл раны и в изнеможении не заметил, как меня сморил сон, измученное тело жаждало отдыха. Проснулся, чувствуя себя значительно легче. С наслаждением попил. Карта, отображала только путь по острову и ту местность, что была изведана мною на Суре. Текущую пещеру она не отображала.
Попробуем осмотреться, куда закинула нелегкая.
Я находился посреди пещеры, квадратов эдак в сорок, ничем не примечательной. Обычные выщербленные стены, столь же обыкновенный пол, усеянный мелкой каменной крошкой. Посередине небольшое углубление, куда стекает с потолка водица. Верх не видать. Да и остальное я смог рассмотреть, только благодаря продолжавшему действовать зелью ночного зрения. Если оно до сих пор не рассеялось, значит, я проспал всего пару часов. И сутки нахождения Сура здесь не кончились.
Надо выбираться. Я вдоволь напился и тронулся в путь, предварительно подвязав больную руку на сделанную из лоскутов рубахи петлю. Ноги тоже обмотал тряпками, а из остатков смастерил себе подобие штанов.
Я брел вперед медленно пробираясь вдоль стен, ответвлений никаких не попадалось. По ощущениям, лаз шел под уклон. И я все глубже и глубже проникал под землю. Страшно представить, что ждет там. По уму следовало вернуться и попытаться выбраться тем же путем, что и попал сюда. Но так поступить я не мог. Никогда не простил бы себе, уйдя, не разузнав, что тут было дальше. Не та натура, не зря же из стражи в следопыты подался. А мог бы служить в гарнизоне, вкусно есть, да сладко спать, граждан обирая.
Минут через сорок неспешного хода, стало ощутимо светлеть — на стенах начал появляться мох, дающий синеватый свет. На материке я о подобном не слышал, хотя не единожды побывал под землей.