Выбрать главу

И ушел. А класс остался наедине с новым учителем.

— Теперь вы знаете, как меня зовут? — спросил тот почти весело. — Вот и хорошо. Будем работать. А сегодня я хочу провести с вами урок вне программы. Свободный урок, так сказать.

— А вы читать-то умеете?

— И писать? — ехидно вставил Смешливый.

— Как вы пишете, мы в следующий раз посмотрим после диктанта, — улыбнулся Павел Дмитриевич, — а как читаете, давайте сейчас разберемся. И с этими словами он протянул Смешливому раскрытую книгу. — Это знаменитый рассказ Максима Горького «Челкаш». Прочти вот эту страницу, а ребята пускай послушают.

Смешливый лихо отбарабанил текст, не выделяя своим монотонным голосом ни точек, ни запятых, ни разговорной речи.

— Пономарем бы тебе быть, — под общий смех заключил Литошенко. — Ну как ты прочел, например, вот эту фразу: «Трактир ревел пьяным шумом». Как пономарь! Равнодушно и даже бездушно. А ведь Горький, наверное, долго над ней думал и букву «р» не случайно три раза употребил. И она, эта фраза, должна прозвучать так. — Учитель приблизил к глазам раскрытую книгу и, нажимая на букву «р», громовым голосом прочел: — «Трактир ревел пьяным шумом». Понимаете, ребята, если так прочитать, вы словно бы увидите всю картину: и заплеванные столики, и сидящих за ними оборванных, пьяных от горя босяков, и снующих половых, и засиженные мухами занавески. Вот. А теперь слушайте всю эту страницу.

И Павел Дмитриевич ее прочел. Но как прочел! Его голос то взлетал ввысь и, раскатываясь, взрывался набатом, то замирал и становился мягким и нежным, если речь шла о море, то резко менялся, передавая интонации действующих лиц.

— Вот как надо читать, молодой человек, — сказал он несколько устало и захлопнул книгу, — а вы, мой юный друг… Нет, вы еще не умеете читать.

Потом он до самой перемены рассказывал о Горьком, и никто не пошевелился, когда раздался звонок.

Венька ушел домой смятенным. Он и подумать не мог, что голосом можно так оживить молчаливые печатные строки, показать, что они должны вкладывать в сознание любого, их прочитавшего. Готовясь к следующему занятию по литературе, он вытащил из груды учебников желтую тетрадку, которую прятал от чужих глаз. О ее существовании даже дома никто не знал: ни отец, ни мать, ни даже глазастый Гришатка. Там были записаны его первые четыре стихотворения. Одно из них, то, что показалось лучшим, он старательно переписал на отдельный листок и захватил в школу с твердым намерением показать учителю при первой же возможности.

В школу они всегда ходили вместе со Смешливым. Тот, кто был готов первым, подходил к парадному соседа и оповещал его пронзительным свистом. По пути в школу на этот раз разговор зашел о Литошенко, и Жорка мгновенно оживился:

— А ты знаешь, у него даже прозвище появилось. Восьмиклассники долго не раздумывали, Полканом нарекли. А что? Он действительно на старого доброго Полкана немного смахивает, а? Однако мировой дядька.

— Мировой, — охотно подтвердил Венька.

Они чуть было не опоздали на первый урок. Едва успели расположиться на своей дальней парте, как вошел быстрой походкой Литошенко. Положив перед собой портфель, широко улыбнулся.

— Юные мои друзья! Сегодня я вам ничего не буду рассказывать и ни о чем не буду спрашивать. Но это не означает, что в нашем классе будет процветать безработица, как на берегах Темзы. Совсем наоборот. Вы у меня будете трудиться в поте лица. Доставайте-ка тетради для контрольной работы.

Шестиклассники с неудовольствием захлопали крышками парт, извлекая оттуда тетради.

— Пишите, — скомандовал Павел Дмитриевич. — Сочинение на тему: «Мой самый памятный день». Все написали? А теперь каждый из вас должен будет вспомнить наиболее значительное событие нынешнего года, происшедшее с ним самим, либо то, о котором он узнал от других. Антон Павлович Чехов сказал, мои дорогие друзья, что краткость — сестра таланта. Не правда ли, мудрая формула? Я не призываю вас писать длинно, но и не запрещаю. Кто не успеет закончить, сдаст в незаконченном виде. Итак, начали.

Зашелестели страницы тетрадей, заскрипели перья. А Веня задумался. Писать? О чем? Лоб его нахмурился. Самое яркое событие. Да чего же тут раздумывать? Пусть не с ним это произошло, а с его другом, сидящим за одной с ним партой, но ведь это же действительно было событие, достойное описания.

И он рассказал в своем сочинении, как едва вставший на ноги после болезни Васька ждал хлеба, как его брат украл этот хлеб и спасался от милиционера, а потом, увидев, что тот совсем обессилен, повалился на землю, сам приблизился к нему, решив возвратить буханку.

Венька не мог понять, отчего так быстро бежит по линованому листу тетради перо и почему слова будто сами соскакивают с его острого кончика на бумагу. Он позже всех начал и раньше всех закончил. Можно было сдавать тетрадь. Но вдруг Вениамин вспомнил о листке со своими стихами. Он вложил его в тетрадь, ни о чем не предупреждая учителя.

На следующей неделе Павел Дмитриевич принес на очередной урок в портфеле пачку классных тетрадей с проверенными контрольными и положил перед собой.

— Сначала я возвращу тетради тем, кто заслужил отметку «очень хорошо», — улыбаясь объявил он. — Затем хорошистам и в третью очередь тем, кто получил «уд.».

— А тем, кто неуд? — хихикнула Соня Беседина, круглолицая белобрысая девчонка, всегда болтавшая под партой ногой и неопределенно улыбавшаяся к месту и не к месту.

— «Неудов» у нас на сей раз, к счастью, нет, — ответил Литошенко, — хотя, не скрою, был у меня соблазн поставить эту оценку Мише Костину. — При этих словах самый маленький в классе тщедушный мальчишка беспокойно заерзал на первой парте. — Ну посмотрите, что он написал. — Павел Дмитриевич раскрыл тетрадь и прочел:- «…Мы гуляли по лесу, и вдруг из кустов выскочил большой зверь заяц».

В классе засмеялись, а кто-то весело выкрикнул:

— Да он сам и есть большой зверь заяц!

Веня с напряжением ожидал, когда учитель назовет его фамилию. Но она так и не прозвучала. Раздался звонок, и, стуча крышками парт — звук, от которого ни одна школа в мире, вероятно, никогда не избавится, — ребята ринулись из класса. У Литошенко был хорошо поставленный баритон, и он сумел перекричать своих воспитанников:

— Вы свободны. Остаться прошу одного Якушева. Сядь поближе, — предложил он, когда класс совершенно опустел. Якушев сел на первую парту и только теперь увидел в руках учителя свою тетрадь. Литошенко бережно протянул ее мальчику: — Вот что, Веня, мою оценку посмотришь дома. А теперь ответь мне на такой вопрос. В тетрадку был вложен листок со стихами. Твои?

Веня покраснел и наклонил голову. А когда поднял, увидел в руках Павла Дмитриевича свой листок. Держа его перед глазами, он прочел заключительную строфу:

Объят город сном, Сумраком окутан, Лишь в ручье одном Светит месяц мутно.

Картина ночного города. А знаешь, ничего. Честное слово, ничего. Вот что, Веня, ты не будешь возражать, если я попрошу тебя их подписать и со своим сопроводительным письмом пошлю в Ростов, в краевую детскую газету?

Домой Венька прилетел как на крыльях. По пути на Александровской улице успел присесть на холодную скамейку и раскрыть тетрадь по литературе. Глаза жадно искали отметку за сочинение. И вот перевернута последняя страница. На ней он не увидел ни пятерки, ни четверки, ни тройки. Там стояло одно только слово, написанное красными чернилами. Он закрыл глаза, стараясь угадать какое, но так и не смог. А когда вновь их открыл и приблизил к себе тетрадь, слово это само бросилось в глаза. «Превосходно», — прочел он и увидел на конце три восклицательных знака.

Дней через десять, придя в школу, Венька сразу же отметил, что все старшеклассники, встречавшиеся ему на пути, как-то странно поглядывают на него. На верхней ступеньке лестницы стоял шестнадцатилетний Гошка Бородин, длинный угреватый парень, кокетничавший с одноклассницей Симой Юминой. Вся школа говорила в ту пору, что Гошка втрескался в нее по уши. Веня осторожно обошел их и вдруг услыхал, как Юмина шепотом сказала: «Смотри, это тот самый пошел». А в классе его окружили мальчишки. Многие потрясали свернутыми в трубочку газетами.