— Слушаю, сэр.
— Надеюсь, у вас все готово?
— Да, сэр. Вчерашний день он отправил семь писем. Адреса я, по обыкновению, записала. И девять писем пришли на его имя. Эти я спрятала.
Он упирался изо всех сил…
— Отлично, Марточка. Я посмотрю их завтра. Спокойной ночи. — Эти бумаги, — продолжал он, обращаясь к Ватсону, когда старушка скрылась за дверьми, — теперь уже не имеют значения. Информация, которую они заключают в себе, давно уже отослана в Германию. А это все — оригиналы, которые не безопасно было увозить из Англии.
— Значит, теперь они уже не нужны?
— На вашем месте я бы не сказал этого, Ватсон. По крайней мере, теперь мы можем знать, что там известно, что нет. Изрядная часть этих документов добыта мною, и — вы понимаете — большою достоверностью они не отличаются. Поглядел бы, как это немецкий крейсер пройдет чрез минные заграждения в проливе по карте, составленной мною. Но погодите, Ватсон, — он взял старого друга за плечи, — дайте же посмотреть на вас при свете. Постарели вы? — Да нет, все тот же славный малый. И румяный…
— Я сегодня помолодел на двадцать лет, Холмс, когда получил вашу телеграмму с просьбой выехать вам навстречу в Гарвич, на автомобиле. Да и вы, Холмс, почти не изменились, — только эта козлиная бородка — она совсем вам не идет.
— Это одна из жертв, которые я принес новой родине, Ватсон, — сказал с улыбкой Холмс, дернув себя за козлиную бороденку. — Завтра от нее не останется и следа. Я сниму бороду, несколько изменю костюм — и снова сделаюсь таким, каким я был до этого американского превращения.
— Но, Холмс, ведь вы удалились на покой. Мы слышали здесь, что вы живете, как отшельник, посвятив себя всецело пчелам и своим книгам где-то в глуши, на юге.
— Так оно и было. И вот вам плод моих досугов, magnus opus моих последних лет. — Он взял со стола голубую книжечку и вслух прочел заглавие: «Практическое руководство к разведенію пчелъ и нѣкоторые наблюденiя надъ отсаживанiемъ матки». Это я сам и сочинил. Это — результат моих трудовых дней и ночей раздумья. Ведь, я изучал пчел, как прежде изучал преступников, следил за ними с таким же неослабным вниманием и могу сказать: — хорошо их знаю.
— Но как же это вышло, что вы снова взялись за работу?
— Я сам этому удивляюсь. От министра иностранных дел я бы еще как-нибудь отговорился, но когда под моим скромным кровом появился сам премьер. — Дело в том, Ватсон, что с этим вот, который лежит на диване, нашим справиться было не под силу. Он ловкий человек. Все видели, что тут кто-то мутит, а кто — нельзя было дознаться. Заподазривали одного, другого агента, арестовывали их, но видно было, что тут суть не в них — что за ними стоит кто-то другой, посерьезней. И его надо было вывести на свежую воду. Ну, и пришлось мне самому взяться за дело… На это у меня, Ватсон, ушло почти два года. Пришлось ехать в Чикаго, оттуда в Буффало, примкнуть к ирландскому тайному обществу, там выдвинуться, устроить беспорядки в Скибберине, обратить на себя внимание полиции — и вместе с тем одного из агентов фон Брока, который отрекомендовал меня, как самого подходящего человека… Вы понимаете, какое это было сложное дело… Ну, потом я сумел вкраться к нему в доверие, — что не мешало мне очень ловко проваливать его затеи и сплавить в каторгу уже пятерых его агентов. Я все время следил за ними, Ватсон, и сажал их в тюрьму в последнюю минуту, когда у них уже все было готово. — Что, сэр, надеюсь, вы не очень плохо себя чувствуете?
Последние слова были обращены к фон Броку, который уже успел очнуться и, растерянно озираясь, слушал рассказ Холмса. В ответ он разразился потоком площадной немецкой ругани и весь побагровел от гнева. Но Холмс, нимало не смущаясь, продолжал просматривать бумаги, длинными нервными пальцами развертывая документы, собранные его клиентом.
— А знаете, Ватеон, немецкий язык хоть и не музыкален, а очень выразителен, — заметил он, когда фон Брок умолк, окончательно, выбившись из сил. — Эге! — продолжал он, присматриваясь к одному из чертежей. — Это поможет мне засадить в клетку еще одну вредную птицу. Я и не знал, что милый мой работодатель такой, в сущности, жулик, хоть и давно следил за ним. Ох, мистер фон Брок, серьезный вам придется держать ответ.
Пленник его с трудом приподнялся на локте и глядел на своего врага со смесью изумления и ненависти.
— Мы еще сведем счеты, Ольтамонт, — медленно прошипел он, — я вам этого до конца дней не забуду. Мы еще сведем счеты.
— Старая песня, — усмехнулся Холмс.
Фон Брок с отчаянием заметался на диване.