Дворец графини выделялся на общем фоне своей внушительностью и строгостью очертаний. Он представлял собой простую конструкцию прямоугольной формы с многочисленными окнами. Вход охраняли только двое часовых.
Внутри было просторно и светло. Белые стены дворца отражали любой проникавший извне свет. Войдя во дворец, сопровождавшие Сана и Идо люди опустились на колени перед вышедшей им навстречу женщиной.
— Вы свободны, — произнесла она. Длинная туника полностью закрывала ее тело, оставляя открытыми только руки. На вид ей было лет пятьдесят, но в чертах ее лица было что-то детское, что придавало ей довольно забавное выражение: в нем были чистота и простодушие. И в то же время во всем ее облике, в осанке, жестах, в интонациях голоса угадывалась твердость и сила духа. Сан даже почувствовал некоторую робость.
У женщины, как и у всех здешних жителей, были светло-голубые глаза. Зато ее волосы не были полностью белыми, часть прядей была светлых, а часть темно-серых тонов.
Гном преклонил перед ней колени.
Женщина положила ему руку на плечо:
— Я прошу вас, право… не стоит.
Затем она подошла к Сану и так внимательно на него посмотрела, что он вынужден был опустить глаза.
— Добро пожаловать в Залению, Сан, — сказала она неожиданно звонким голосом. — Надеюсь, что тебе здесь понравится больше, чем твоему деду.
Мальчик осмелился наконец поднять голову.
— Разреши представить тебе графиню Ондину из графства Сакана, — сказал Идо.
Сан в сопровождении Идо и графини отправился осматривать дворцовый сад. Он казался растерянным и нерешительным, впрочем, после всего, что с ним произошло, это было абсолютно естественно. Ондина не сводила с него глаз. Она внимательно изучала его лицо, словно пытаясь что-то отыскать в нем.
Идо шел рядом с ней и спокойно курил. Он понимал, что она хотела увидеть. Сколько раз и ему приходилось сводить счеты с собственным прошлым.
— Тебе не кажется, что они похожи?
Они решили оставить в стороне все условности и перейти на «ты». Между ними сразу же возникло ощущение духовной близости, что и повлекло за собой установление доверительных, почти братских отношений, только на первый взгляд странных для двух людей, никогда прежде друг друга не видевших, но много знающих друг про друга.
Ондина вздрогнула.
— Да, особенно в его манере двигаться, в телосложении…
Они долго говорили о прошлом и о Сеннаре. Но прежде чем подробно расспросить о положении дел во Всплывшем Мире, графиня пожелала сначала узнать все про мага. Гном догадывался об истинных намерениях этой женщины; он прекрасно знал, что воспоминания надолго остаются в памяти именно благодаря мелочам, будничным и пустяковым, из которых частенько складывается истинный образ человека.
— Полагаю, что ты видишь в нем черты Ниал, — произнесла в какой-то момент Ондина.
Идо, вынимая трубку изо рта, кивнул:
— Особенно он похож на нее характером. Для меня это все равно что снова увидеть Ниал. И глаза он унаследовал от нее.
Графиня тяжело вздохнула. Ее взгляд был полон грусти.
— Каждый пытается отыскать в нем то, что потерял когда-то, не так ли? Это та цена, которую мы платим за наши воспоминания и сожаления.
Гном выпустил дым изо рта. Ондина была намного его моложе и никогда не видела крушения своего мира. Однако они оба разделяли одну и ту же мучительную тоску по прошлому, которому никогда уже не суждено было повториться.
— Ты сказал ему, что едешь сюда?
Идо кивнул.
— А он? — шепотом спросила Ондина.
Гном на мгновение закрыл глаза. Он сказал об этом Сеннару во время их встречи перед отъездом. По какой-то непонятной причине Идо вдруг подумал, что, наверное, они больше никогда не увидятся снова.
«Скажи ей, что я помню о ней всегда. И в первую очередь, что не прошло и дня, когда бы я не почувствовал угрызения совести за все сделанное мною. Еще скажи, что для меня она навсегда осталась девушкой, неподвижно стоящей у обочины той дороги, которую с годами все сложнее понять. В моей памяти она все так же прекрасна, как и прежде, и все так же ждет моего возвращения. Возможно, что я никогда и не покидал ее, не знаю. Но непременно скажи ей, что без нее никогда не будет конца моему пути, что ей я обязан жизнью и много чем еще. И наконец, передай ей, что я пытался сдержать свое слово и не сделал этого, потому жизнь оказалась сильнее меня». Такими были слова Сеннара.
Идо сделал глубокую затяжку, с наслаждением втягивая в себя дым, а затем выпустил быстро рассеивающееся облако.
«Ты помнишь о моем обещании быть счастливым вместе с Ниал. Я пытался, но жизнь оказалась сильнее меня». В глазах Ондины появились слезы. «На самом деле, я не забыла тебя и до сих пор вспоминаю тот день».
Слезы катились по ее щекам, но рыданий не было. Она дышала спокойно и глубоко. Ее взгляд был прикован к Сану. Это была женщина с сильным характером, привыкшая за долгие годы к безмолвному страданию. Идо подумал о тех женщинах, которых он знал и которые были чем-то похожи на графиню: о Сулане в день свадьбы и о ее бездыханном теле в гробу в день похорон, затем вспомнил об иератическом[1] спокойствии Соаны, о ее сдержанности и силе, и где-то в глубине души он вдруг почувствовал щемящую боль.
Как одинока, должно быть, была эта женщина! Как тяжела ее доля!
— Мне так и не удалось забыть его, — сказала графиня, прервав его размышления. — Я действительно пыталась, но есть такие люди, встреча с которыми полностью меняет привычный уклад жизни, и он — один из них. Я старалась забыть его, уходя с головой в работу, когда еще только начинала служить во дворце у графа, позже в объятиях других мужчин. Но всегда чего-то недоставало. Мне, наверное, так и не суждено понять всю нелепость моего нежелания отречься и забыть. — Она незаметно вытерла слезу в уголке глаза. — Потом Варен удочерил меня, и я оказалась втянута в круговорот политических событий: государственные дела, борьба за реформы, за то, чтобы переселенцы, принимаемые мною, не считались больше слугами или изгоями. Возможно, это был еще один способ все забыть, отделаться от мании, сжигавшей меня изнутри и не дававшей покоя.
Идо опустил глаза. Сколько раз после смерти Соаны он сам стремился подавить в сражении собственную боль. Он также пытался уйти от неизбежности, тщетно искал любую отдушину.
— Вот теперь я — графиня и даже не знаю сама, как это у меня вышло. Мне первой среди вновь прибывших удалось достичь таких высот, поэтому у меня много завистников. И я наверняка должна была бы испытывать чувство гордости всякий раз при виде очередного переселенца, добившегося высокой должности и хорошо устроившего свою жизнь. Тем не менее все, что сделано за эти годы, не кажется мне очень значимым.
«Для чего нужна была моя борьба? Какой смысл в том, что я делаю? Настойчивое стремление сражаться, несмотря на ранение, становится все слабее, в душе поселилась неопределенность». Однажды Идо уже посещали подобные мысли, и теперь он ясно мог представить себе внутреннее смятение графини.
Ондина улыбалась.
— Извини, я наскучила тебе своей болтовней, а кроме того, тебе наверняка не слишком интересно слушать о превратностях моей судьбы. — Она смотрела на него красными от слез глазами.
Идо все так же курил трубку. Запах табака действовал на него успокаивающе.
— Как раз наоборот. Я прекрасно тебя понимаю. Когда такие люди, как мы с тобой, у которых столько всего было за плечами, начинают опускать крылья, а это может означать только конец, то становится очевидным, что они думают о будущем. По-моему, все, что мы сделали, пусть даже ценой собственных страданий, не было напрасным. И как ни старайся, сожаления неизбежны. А не кажется ли тебе, что нужно безмятежнее смотреть на происходящее?